Автотанк выкатился на дистанцию прицельного обстрела и открыл огонь.
Он обстрелял ВАшников сзади, одновременно из пушки и пулемётов.
Автотанк стрелял снова и снова, как автоматически перезаряжаемая винтовка. Бух, бух, бух, бух, бух! Солдаты и кевларовые заграждения «Игл-Фезер» взлетели на воздух, стробоскопические вспышки озарили цветочное поле. Стейнфельд прорычал приказ, и партизаны возобновили обстрел; ВАшники запаниковали, попав под перекрёстный огонь. Торренс выскочил, как чёртик из табакерки, со своим AMD-65, расстрелял всю ленту, тут же упал на пол и схватился за гранаты. Вскинул ствол и запустил гранату под таким углом, чтобы, опускаясь с высоты, она сдетонировала в гуще ВАшников. Пули раздирали воздух вокруг него. Припадая к земле, он запустил следующую гранату — у него дрожали руки, но прицел не сбился. Ещё одну. Поезд содрогнулся — враги запустили в третий вагон ракету. Весь состав ощутимо тряхануло, когда вагон оторвался от поезда. Вагон наполовину завалился на восточную сторону путей и врезался в бетонную стену. Окна, выходящие на запад, накренились так, что теперь вертолёт Второго Альянса мог беспрепятственно палить внутрь из своей шестнадцатимиллиметровой пушки. В третьем вагоне раздались крики.
Тут броневик «Белл-Хауэлл» откатился с рельсов перед поездом, со скрежетом вильнул и плавно навёл управляемую микропроцессорами пушку в сторону автотанка. Вспышка залпа и грохот, когда снаряд поразил танк прямо в центральную секцию, остановив его и уничтожив как двигатель, так и узел компьютерного управления колёсами. Пушка и командный центр не пострадали. Автотанк выстрелил в ответ — четыре раза подряд.
«Белл-Хауэлл» взорвался, распустившись металлическим цветком с пламенными тычинками. Из горящих обломков броневика вылетела пламенеющая фигура с теневой человечьей сердцевиной и понеслась прочь, вопя на одной высокой ноте. Французский эсэсовец выстрелил из бронебойного оружия, и автотанк осел на землю грудой металлического хлама, от которой шёл маслянистый дымок. От пылающих обломков и разъятого вагона поднимались в небо колеблющиеся стебельки дыма и неверные столбики пламени, озаряя поле боя дрожащим светом; тела на изрытом залпами торфе, казалось, ожили, присоединились к уцелевшим солдатам в устрашающем горизонтальном танце промеж почерневших, испепелённых цветочных клумб.
На горизонте что-то сверкнуло — сияющий овал. Это был транспортник вертикального взлёта-посадки, обещанный Бадуа. Они планировали пересечься на окраине аэропорта; Стейнфельд вызвал транспортник сюда по радио.
Надежда вскружила Торренсу голову — и тут же угасла.
Хоппер Второго Альянса устремился навстречу транспортнику Бадуа, чтобы сбить их единственную надежду с небес.
Бибиш в отчаянии застонала, подцепила с пола «стингер» и метнулась к двери вагона.
Торренс закричал ей что-то от окна, сам не разобрав, какие слова вылетели из его рта. Что-то вроде: Не смей!
Бибиш вылетела наружу, упала на колени среди цветов и навела в ночное небо заряженный «стингер».
Торренс глядел на неё через разбитое окно, которое вдруг показалось ему рамой картины. Француженка с ПЗРК в огне, среди цветов при лунном свете.
Торренсу захотелось кинуться следом за Бибиш, но он побоялся отвести от неё взгляд, уверившись внезапно, что, стоит ему так поступить, она погибнет. Поэтому он остался стоять, яростно стреляя мимо Бибиш в растерянных ВАшников и стараясь обеспечить ей максимальное огневое прикрытие.
Она изготовила ПЗРК к залпу...
И упала: очередь ВАшника поразила её. Пули пробили ей бок, бедро и плечо.
Торренс завизжал, как пёс под ударом ботинка. Бежать к ней? А что толку сейчас?
Но она поднялась, выплюнула кровь и поднялась на колени. Она подняла оружие и снова навела «стингер». Выстрелила. Ракета озарила её мистическим сиянием и вознеслась в небеса...
...а Бибиш закрутило на месте новыми вражескими очередями, повалило плашмя на спину. Конфетти крови и жёлтых лепестков взметнулись и опали.
Торренс обнаружил, что бежит к двери, крича без слов — срывая голос, и не может остановиться, ибо в этот миг вообще ни на что другое не способен.
Тут «стингер» поразил цель. Ракета с инфракрасной головкой самонаведения вонзилась в хоппер Второго Альянса и превратила его в затмивший луну шар сине-жёлтого пламени на ночном небе.
Торренс выскочил из дверей и спрыгнул на землю. С металлическим шмяк пули расплющили металл стенки вагона рядом с его головой. С воплем устремившись к Бибиш, он отшвырнул ногой «стингер». Пули свистели так близко, что он ощущал их трение о воздух.
В неверном лунном свете, смешанном с сиянием огненного шара, он различил через дыру в её животе скользкие красно-синие внутренности.
Замигали красные огни.
Он схватил Бибиш на руки и побежал обратно к поезду. Ему казалось, что он бежит целую вечность. Остальные бойцы Сопротивления прикрывали его. Он достиг хромированной лесенки вагона. Попытался взобраться по ней внутрь.
Его что-то резко и сильно ударило в затылок. Он потерял равновесие.
Он упал вперёд, к хромированной лесенке. Он так и не сумел зацепиться за ступеньки, но провалился через них.
— Не знаю, — говорил кто-то по-французски. — Может, травма, может, мозговое кровоизлияние, а может, всего лишь тяжёлая царапина. У меня оборудования нет. Не знаю.
Голос Левассье.
Дэн Торренс удивился, что понимает по-французски. Понахватался всё-таки. Он поздравил себя, испытав мальчишескую гордость. Мама была бы довольна. Надо Китти рассказать, сестре Китти, что он выучил французский.
Её это впечатлит.
Трудно было сказать, открыл он глаза или нет. Спустя миг он решил, что таки да. Прояснялись контуры вагонного потолка. Что это за поезд?
Открываю глаза поутру, и минуту-другую я просто здесь... а потом вспоминаю... ты понял... что я умираю...
Поезд. Бибиш.
— С ней всё в порядке?
У него разбух язык.
Он видел Левассье и Стейнфельда, согнувшихся над ним. Если точнее, то от Стейнфельда была видна главным образом борода.
К Торренсу понемногу возвращалось ощущение собственных рук и ног. Он отметил, что мир вокруг трясётся и вибрирует. Каждая такая вибрация отдавалась волной боли в его черепе.
Поезд двигался.
— Бибиш...
— Она тяжело ранена, — сказал Стейнфельд. — Но ещё жива.
— Не шевелись, — сказал Левассье по-английски, заканчивая перебинтовывать Торренсу голову.
— Поезд...
— Боунс влез в их компьютер и отыскал способ снова включить энергоснабжение поезда, — объяснил Стейнфельд. — Скорее всего, ненадолго. Но мы от них оторвались. Мы обездвижили их грузовики. Они, конечно, кинутся в погоню, но мы направляемся в...
Поезд остановился. Торренс услышал голос Боунса.
— Это не я. Они меня перехитрили.
Стейнфельд сместился за пределы поля зрения Торренса.
— Всё в порядке, транспортник Бадуа уже тут.
— Скольких мы потеряли? — спросил Торренс. Итить вашу мать, как говорить-то больно.
Стейнфельд ответил:
— Слишком многих. Надо было послать с Хэндом только пару-тройку человек, они бы так выскользнули из города. Но я так боялся, что их схватят, что подумал: если снабдим их многочисленным эскортом, то прорвёмся надёжнее... ведь его информация, то, что он расскажет миру, отделят нашу победу от поражения. Возможно, что он — единственная наша надежда. Я протупил. Я слишком устал. Надо было тебя с ними послать, одного только тебя, наверное, под землёй. Но я полагал, что поезд... Какой я дурак...
— Скольких... мы...
— Хэнд жив, и Баррабас с американкой...
— Скольких мы потеряли?
— Мы потеряли всех, кроме семи, и четверо раненых пока живы. Осталось одиннадцать. Остальные все мертвы.
— Мне попали в... голову?
— Когда в тебя попали, ты отворачивался в сторону, — ответил Левассье. — Это просто царапина. Может быть, сотрясение мозга. Может быть.