— Правосудие не всегда слепо и жестоко.
— Конечно нет.
— Несомненно, вы не будете чувствовать то же самое по отношению к убийце, насильнику или поджигателю.
— Конечно, нет, но такие случаи обычно рассматривают вышестоящие суды.
— Значит, рассматривая менее серьезные правонарушения, вы смогли бы проявлять снисходительность.
— И воевать со своими коллегами по судейству? Сможем ли мы сойтись во мнениях о браконьерстве с Хью Бодруганом? Это будет началом очередной гражданской войны!
Дэниэлл закусил губу и взглянул на сидящего возле книжного шкафа Росса, высокого и худого.
— Судья не только судит ближнего своего, что не может вас не порадовать. Мировой судья не только карает. Его власть распространяется на цены, налоги и их использование, строительство дорог, ремонт мостов, осушение каналов. Управление делами в графстве. Такой энергичный человек, как вы, мог бы многое сделать на этой должности. Было бы чрезвычайно жаль отказываться от возможности принести столько пользы из страха слегка навредить.
Росс покачал головой и улыбнулся.
— Вы очень красноречиво убеждаете, мистер Дэниэлл. Хотел бы я в своем отказе быть столь же красноречивым. Если бы я был уверен, что мои потенциальные соседи по скамье разделяют это мнение или хотя бы открыты для обсуждения, мое решение могло бы быть другим. Если бы законы этой страны стали более либеральными или снисходительными, я был бы рад их представлять. Но сейчас, под угрозой беспорядков как во Франции, мы катимся назад. Даже разговоры о снисхождении, либеральных идеях, реформах, об улучшении условий для бедных равносильны измене. Тебя просто заклеймят как якобинца и осудят как предателя. На прошлой неделе в Лондоне повесили человека за кражу одного фунта пятнадцати шиллингов из лавки. Теперь бросают в тюрьму без суда и следствия. Любой будет под подозрением, если выскажется на людях слишком неосторожно. Да, я знаю, — подхватил он, видя, что Дэниэлл собрался возразить, — я хорошо знаю причину, и в какой-то мере разделяю и понимаю эти меры. Но все зашло уж слишком далеко, это уже не оправдать общественным благом или обеспечением общественной безопасности. Пытаясь преодолеть тиранию за границей, мы рискуем установить тиранию в своей стране. Разве вы не видите, что для человека с моими убеждениями было бы большой ошибкой принять ваше предложение?
Дэниэлл вздохнул и поднялся.
— Я понимаю ваши резоны. Но все же не считаю их достаточными для отказа. Именно человек с либеральными идеями должен представлять закон и помогать управлять страной, а не самоустраняться и оставлять все на милость радикалам. Текущая ситуация — временна, а хорошее управление страной должно продолжаться. Тем не менее, вам решать. Не присоединиться ли нам к дамам? Я гляжу, они уже поднимаются от реки.
Они вместе прошли через коридор на террасу. Там еще не было никого, кроме слуги, накрывающего стол для чая.
Над речной долиной, укрытой от ветра, разливался необычайный покой. Три женщины в лиловом, желтом и розовом яркими пятнами выделялись на зеленом фоне. Демельза сняла жакет, солнце переливалось на ее шелковой блузке.
— Вы знаете, конечно же, — сказал Ральф-Аллен Дэниэлл, — а, может, и нет. Пожалуй, мне стоит упомянуть об этом на данном этапе… сказать вам. Поскольку нам крайне необходимо найти нового судью в вашем районе, он будет найден. Естественно, теперь будет рассматриваться другой кандидат. Если, конечно, вы непреклонны в своем решении, — он сделал паузу, но Росс молчал. — Нам придется предложить это место кому-то еще, и наиболее очевидным кандидатом, по сути, единственным возможным кандидатом соответствующего положения, является Джордж Уорлегган.
Демельза помахала шарфом. Росс не ответил ей.
— Восхитительный выбор, — сказал Росс. Его голос почти не выдавал чувств. — У Уорлеггана есть все качества, которых не хватает мне.
— Но ему не хватает многих качеств, которые есть у вас. Жаль, капитан Полдарк. Ну что же, дорогие мои, вам понравилась прогулка?
Они пробыли там до девяти вечера, потягивая чай с печеньем и сладкими пирожными и мирно беседуя о том о сем. Дэниэлл предложил остаться на ночь, принеся свои извинения за то, что об этом не упоминалось в приглашении, но они вежливо отказались и, тепло попрощавшись, поехали обратно, вверх по долине, в сторону главной дороги на Труро. К одиннадцати они добрались до таверны «Красный лев», где уже ждал Гимлетт с чистыми простынями. Он приехал заранее, чтобы лично удостовериться в том, что всё готово, комната убрана, прислуга прилежная, и лошадей есть где оставить.
Не считая торгов, Росс впервые посетил постоялый двор после потасовки с Джорджем, которая случилась три года тому назад. Тогда в пылу гнева он приложил трактирщика лицом к полу. Но тому, человеку незначительному, было явно приятно видеть у себя такого важного гостя: что было, то прошло. За легким совместным ужином Росс изо всех сил пытался выказать любезность, но почему-то сейчас ему это не очень удавалось. Демельза, находясь в совершенном восторге от прошедшего дня, никак не могла его понять. И только после того, как они остались в спальне наедине, Росс рассказал ей о предложении, которое сделал ему Ральф-Аллен Дэниэлл, и о своем ответе.
— О, Росс, — сказала она.
— Что это значит? О, Росс!
— Я знаю, каково тебе сейчас, и меня радует, что ты испытываешь эти чувства. И всё же это очень печально.
— Печально от того, что я чувствую?
— Нет. Печально, что из-за этих чувств ты был вынужден отказаться. Думаю... это неправильно, что тебе не удается вращаться в кругу равных, и... и быть кем-то значимым для них. Это была как раз такая возможность. Я хочу, чтобы тебя уважали так, как ты того заслуживаешь.
— Чего, по твоему мнению, я сейчас лишен. Ну спасибо тебе.
— Росс, не подначивай меня. Мне жаль, если мои слова тебе неприятны. Конечно же, я соглашусь со всем, что ты считаешь лучшим для себя. Но у каждого человека есть свое место в этом мире, и твое место — в том, чтобы стать кем-то в этом роде. Ты — сквайр по праву рождения, а право — то, чем сквайры обычно занимаются. Мне грустно оттого, что тебе пришлось отказаться.
— Ты была бы лучшего обо мне мнения, будь я старым, толстым и вонючим распутником с распухшей печенкой, как твой постельный дружок Хью Бодруган, который напивается до упаду шесть раз в неделю и тянет руку к любой женской юбке или блузке, что случайно оказалась рядом? Тогда ты восхищалась бы моим местом в мире? Думаешь, так я выглядел бы достаточно значимо?
— Нет, Росс, это не так. И ты знаешь, что я говорила совсем о другом. И ты также знаешь, что Хью Бодруган никогда не был моим постельным дружком. И мои юбки никогда не попадались ему под руку.
— Ты хочешь, чтобы я был лицемером и вилял хвостом перед людьми, у которых есть власть, дабы и мне немножко перепало? Чтобы я мог расхаживать с важным видом и радоваться в своей маленькой навозной кучке? Ты хотела бы, чтоб я был напыщенным и надменным человеком с раздутым самомнением? Который мнит себя маленьким божеством, отправляющим правосудие над другими, менее достойными людишками? Ты хотела бы...
— Росс, пожалуйста, расстегни эту пуговицу. Я целый день в блузке, как в тисках. Думаю... скорее всего, я не смогу больше ее носить. Только после ноября.
Он посмотрел на ее шею и пряди волос, струящиеся по бледной коже. Расстегнув три пуговицы, отвернулся, не в силах сдержать раздражение. Они молча разделись и легли в постель. Росс затушил две свечи, оставив одну зажженной. Дым струйкой вился вверх, словно локоны ее волос. Он попытался подавить в себе ничем не оправданную обиду.
— Так значит, ты считаешь, что я поступил неправильно, — сказал он.