— Знаешь, что я думаю, кэп?
— Нет. И что ты думаешь?
— Что нам грозят неприятности. Вот это всё. С этой высадкой, в общем.
— С чего ты так решил?
— Эти лягушатники. Слыхал их разговоры. Они думают, я не понимаю. Некоторые из них — военнопленные. Были пленными, а теперь их выпустили.
— Ты хочешь сказать... Выпустили, чтобы они отправились с нами?
— Именно так. Кто-то ходил по лагерям военнопленных в Англии и искал добровольцев. Понятно? Ты роялист? Хочешь драться за нового короля? Хочешь сбросить республику? Тогда присоединяйся к нам.
— И?..
Толли громко откашлялся через жуткие зубы.
— А чего тут ожидать? Отличный способ отправиться домой. Так они и говорят. Я слыхал, как они шепчутся в темноте.
Росс посмотрел на свой фрегат. Там поднимали парус.
— Думаешь, когда они сойдут на берег?..
— Некоторые, может, и станут драться. Некоторые нет. А кое-кто просто бросит оружие и драпанет.
— Может, это единичный случай. Ты слышал много подобных разговоров?
— Достаточно.
— Ох... Ну ладно, буду иметь в виду.
— Простите, сэр, — сказал подошедший к Россу моряк. — Думаю, нам пора.
— Да, — Росс похлопал Толли по здоровой руке. — Аккуратней тут, не выигрывай слишком много у Джаки. Если его вывести из себя, он становится несносным.
Больше они не видели флот, но получили известия о том, что в сражении захватили три французских линейных корабля. Сами же они встали на якорь у берегов Франции с подветренной стороны полуострова Киберон на следующий вечер, во вторник.
На этой части побережья Росс никогда раньше не бывал. Бухта Киберон выходила на восток, и в сторону острова Белль выдавался узкий язык земли. Этот язык, как сказали Россу, был шесть миль в длину и три — в ширину. Он защищал бухту от всех ветров за исключением юго-восточного и делал эти берега идеальным местом для высадки войск и припасов.
В тот вечер берег выглядел таким мирным — под заходящим солнцем дремали две или три деревушки, почти безлюдно. Длинная девственная полоска песка напомнила Россу пляж Хендрона, только здесь почти не было прилива и утесы не такие грозные. Он стоял рядом с де Сомбреем и еще парой человек, глядя как к конвою приближаются две французские лоцманские лодки. Над обеими развевался белый флаг, а когда они подошли ближе, раздался крик: «Vive le Roi! Vive le Roi!» [23]
— Это только начало, — сказал притихший де Сомбрей, его энтузиазм уступил место трезвому созерцанию. — Это моя земля. И я приветствую ее. Вы же так это видите, да? Для человека из Америки или еще откуда-нибудь это просто земля, берег. Для меня — это Франция, мой дом и моя жизнь.
— Где мы высадим людей?
— Вон там. В самом дальнем конце Киберона. Это деревня Карнак. Нам сказали, что они готовы нас принять. Но два дня назад двух офицеров послали вперед на баркасе, всё будет зависеть от их доклада.
Росс увидел знакомую фигуру на борту «Энергичного», который подошел, чтобы встать рядом на якорь. Росс помахал рукой, и в ответ поднялся железный крюк. Лоцманы перекрикивались со стоящим на якоре флотом, два человека поднялись на борт и спустились в каюту. Там они пробыли полчаса, а потом снова появились в сопровождении худощавого и сурового полковника д'Эрвильи.
— Собирается посмотреть лично, — объяснил де Сомбрей. — Не думаю, что он лучший выбор для командования таким пестрым отрядом, но никто не оспаривает его мужество.
Они смотрели, как граф плывет на одной из лоцманских лодок и сходит на берег. Появилась пара других лодок, похожих на рыбацкие, они огибали флот. Никаких признаков враждебности. Солнце скрылось. После двух дней ветреной погоды, последовавшей за безветрием в Бресте, снова наступило спокойствие. Росс гадал, как там его сено.
После наступления темноты д'Эрвильи вернулся, и в капитанской каюте «Помоны» собрался военный совет. Росса не пригласили, но де Сомбрей ввел его в курс. Встреча прошла на повышенных тонах. В Карнаке д'Эрвильи ничего не обнаружил, только несколько офицеров-шуанов, парочку дружелюбных крестьян, готовых помочь, и никаких признаков обещанных десяти тысяч солдат, лишь заверения, что они появятся, слетятся с холмов, чтобы присоединиться к экспедиционным силам, как только те высадятся. Как только они высадятся, всё будет, так ему обещали. Но увидев всё собственными глазами, д'Эрвильи решил, что высадки не будет.
Ничто не могло изменить его мнение. Это противоречит воинской тактике, сказал он, а вдобавок — указаниям королевского двора, он не может высадить слабые войска, почти лишенные пушек, тяжелого вооружения и лошадей, на берег, где они могут вскоре натолкнуться на хорошо организованное сопротивление республиканцев. Все обещания шуанов, так настойчиво повторяемые в Лондоне, оказались нарушены. Высадившаяся армия может остаться здесь, на транспортных судах, или вернуться в Англию, но он не поведет ее на погибель на берег.
Все попытки его убедить со стороны де Пюизе и других бретонцев были тщетными. Они клялись, что половина Бретани уже подняла мятеж. Достаточно огонька, зажегшегося на Кибероне, чтобы вспыхнула вся страна.
Они спросили командующего, встретил ли он сопротивление, когда сошел на берег? Его приветствовали как друга. Тогда сэр Джон Борлэз Уоррен, до сих пор державший себя в руках, попытался воздействовать на разъяренного француза. Они собрали эти силы для вторжения, со всем вооружением и припасами, и теперь бесславно вернуться, даже не сделав попытки? Даже если после высадки всё пойдет не так, им не отрезан путь обратно. Флот останется сторожить пути к отступлению. Французский флот сильно пострадал и отошел к Бресту. На море бояться нечего. Всегда можно погрузиться на корабли.
Тогда кто-то наконец упомянул мужество, и англичанам пришлось вмешаться, чтобы предотвратить дуэль. И тут д'Эрвильи неожиданно сдался. Хорошо. Они его убедили. Высадка произойдет завтра на рассвете. Ответственность за нее ляжет на него, ответственность за принятие решения о высадке — нет. Это следует записать, тогда он согласен.
Как только де Сомбрей вышел, он тут же рассказал всё Россу.
— Пора спускать шлюпки. Солдатам выдали по тридцать патронов и по паре кремней на каждого, и провизию на четыре дня — всего один ранец. Они займут места в лодках еще ночью, а с рассветом начнут высадку. Ну вот и началось!
— Вы согласны с де Пюизе?
— Думаю, де Пюизе слишком взвинчен. Но как же иначе. И в целом он прав, я считаю. Страна восстанет, но только если сначала нас не уничтожат.
Росс поплыл на «Энергичный», с которого уже спускали шлюпки. Найдя в темноте проем между ними, он поднялся на палубу и перемолвился с каждым своим спутником. Ни они, ни другие англичане на борту не готовились к высадке. Последним Росс переговорил с Дрейком и сказал ему, почему высадятся только французы.
— Но я пока не стану объяснять, почему я привез сюда тебя и остальных.
— Не имеет значения, — ответил Дрейк. — Я хотя бы перестал обо всем этом думать.
— Что же касается моих планов, если что-то удастся предпринять, то это будет зависеть от успеха высадки. У меня нет четких планов. Возможно, нам вообще не придется ничем заниматься.
— Я не возражаю, — сказал Дрейк. — Лишь бы подальше от прошлого.
Высадка началась с первыми лучами туманной зари.
Около трех тысяч французов, которые провели большую часть ночи в маленьких лодках, болтающихся на холодном ветру, высадились на берег около Карнака. Однако их появление уже ожидали и поприветствовали ружейным залпом солдаты-республиканцы, спешившие сюда всю ночь. Несколько роялистов упали, но д'Эрвильи приказал одному из лучших подразделений высадиться в бухте позади врага, перебраться через скалы и зайти с тыла. Что они и сделали со стремительным натиском — многие солдаты не стали дожидаться, пока лодки причалят к берегу, а выпрыгивали прямо в море и плыли к берегу.
После часового сражения республиканцы, которых экспедиционный корпус превосходил числом в десять раз, побросали оружие и побежали по дороге, ведущей в город Оре. Когда солнце поднялось над клубами тумана, роялисты триумфально вошли в Карнак. Их обступили толпы крестьян с криками «Vive le Roi!» и размахивая флагами. Прибывшему д'Эрвильи пришлось продираться сквозь толпу. Теперь, когда они действительно высадились, когда армия роялистов оказалась в окружении местных, из близлежащих деревень и впрямь стали прибывать люди с криками восторга. Похоже, де Пюизе все-таки был прав. Де Пюизе же был уверен в своей правоте.