— Так… — сообразил Пантелей Семеныч, отвязывая бечевку. — Еще чего вам надо?
— Еще бы нам две трубочки какие-нибудь.
— Вот уж чего нет, так уж нет, трубочками не богат, я собачьи ножки курю, из газеты скручиваю.
— Да я не о таких трубках говорю, мне надо глазами сквозь глядеть. Из бумаги бы свернул, да бумаги нет с собой.
— Из бересты нельзя ли?
— Вали из бересты, ладно, — ответил Яков Иваныч и вдруг спохватился: — погоди, есть у меня бумага, я забыл, в кармане тетрадка у меня есть!
Он достал тетрадку, свернул две трубки, оставив только самую узкую дырочку, чтобы глазом сквозь видно было. Потом привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке пальцами.
Привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке.
— Чего это вы так рукой меряете? Что ваша рука вроде аршина, что ли? — спросил Василий.
— Конечно. От кончика большого пальца до кончика среднего 20 сантиметров. Стало-быть, если я пять раз так отложу по веревке — у меня метр получится. Теперь гляди: я отмеряю пять метров и тут вторую трубку привязываю.
— А это для чего?
— Сейчас увидишь. Бери в руки одну трубку, а вы, Пантелей Семеныч, берите другую. Станьте так, чтобы веревку натянуть, и оба глядите одним глазом сквозь трубку на сухую березу.
— Оба глядите одним глазом сквозь трубку на березу.
Видна вам береза?
— Видна.
— Не двигайтесь, погодите, мне надо в тетрадке нарисовать, как у вас трубки направлены. Глядите, я рисую в тетрадке нашу веревку, только делаю ее в 25 раз короче, чем она на самом деле. Теперь я подведу тетрадку под твою трубку, Василий, и нарисую, как она от веревки отклоняется, нарисую угол этот самый, что между трубкой и веревкой. Теперь, на другом конце нарисованной моей веревки я наведу твой угол, Пантелей Семеныч.
И Яков Иваныч, подставляя тетрадку по очереди под трубки, начертил карандашом углы, которые между трубками и веревкой образовались.
— Как ваши трубки идут вкось, так я на бумаге точно поставил вкось две черты. Теперь глядите: вот на бумаге наша веревка, вот — наши трубки.
Вот на бумаге наша веревка, береза и трубки.
Глаза смотрели с разных концов, а сошлись на березе. В этом месте стоит наша береза. Смерим теперь сколько в тетрадке от веревки до березы? Примерно, 50 сантиметров. А на самом деле должно быть в 25 раз больше, т. е. 12 1/2 метров, потому что веревка наша в моей тетрадке в 25 раз меньше настоящей веревки, и весь этот треугольник получился в 26 раз меньше. Теперь, Василий, проверь меня: я говорю, что до березы 12 1/2 метров, т. е. шагов 18. Ну, шагай! Проверяй, правду ли я говорю.
Василий зашагал.
— 17 шагов! — закричал он, — ошиблись!
— Ошибка есть, потому что шаг твой не измерен, да и все наши трубки и веревки неточны. Все примерно. Один шаг не ошибка, когда так меришь, как мы.
— Ну, ладно, — согласился Василий, — верю, что до луны можно поточнее расстояние измерить. Поездом, говорите, пять месяцев надо бы ехать? Верю вам. А до солнца сколько?
— До солнца двести лет надо бы ехать, вот как оно далеко!
— Этак, пожалуй, за всю жизнь на билет не заработать, — сказал Пантелей Семеныч.
— Билет на луну и то тысяч семь стоил бы, по две копейки за километр считая. А чтобы до солнца доехать, миллиона три пришлось бы заплатить.
— Вот его куда угнало.
— Потому оно кажется нам таким маленьким, что далеко. А ведь на самом-то деле, если измерить его поперек, так окажется, что оно в сто десять раз больше нашей земли, а ведь земля-то в поперечнике — двенадцать тысяч километров.
— Примерно? — шутя спросил Василий.
— Нет, — улыбнулся Яков Иваныч, — уж это точно, почти совсем точно.
ОПЯТЬ ПРО ОСЛА
Яков Иваныч сидел в горнице и пил чай. На дворе было холодно, шел дождь и выходить не хотелось. Вдруг в оконце кто то постучался. Яков Иваныч подошел к окну и, глядя во тьму, спросил:
— Кто это? Не вижу.
— Впустите нас, Яков Иваныч, это мы!
Оказались Василий с отцом, Сергей Старцев и Окулькин, — товарищи Василия.
— Пожалуйте. Чайку вместе попьем.
— Спасибо, нам не до чаю. Дело есть.
— А что такое?
— Мы с отцом заспорили чуть не до драки. Разреши наш спор.
— О чем же?
— Отец говорит, что в четырнадцатом году, перед войной было затмение солнца и оттого война произошла. А я говорю, что не может этого быть, чтобы солнце нашими делами занималось. Да и не живое оно вовсе, солнце-то, что оно может в войне понимать? «А зачем же, — спрашивает он, — затмилось солнце?» А я говорю: наверно загасло, а потом снова загорелось. Он не верит. А Сережка Старцев его сторону держит, говорит к несчастью затмения бывают, это уж всегда. Как по-вашему, кто прав, а?