Спустя два часа чудес, приходится расставаться и продолжать свой путь в одиночестве, от которого, впрочем, не так уж и плохо теперь, когда снова можешь менять чашки кофе как вдох и выдох.
Как по мне, то для человека, склонного к передозировке кофе вполне обычно заниматься такими житейскими делами, как создание миров.
Я написал «сорок семь разговоров о стене», которые я проводил сам с собой, имея в виду именно стены Гродно, которые, хоть и подозрительно похожи на самые обыкновенные стены, имеют внутри себя некое отличие, о котором я не говорю напрямик, но провожу ad marginem – водя читателя вокруг этого отличая, давая самым догадливым возможность игры проведённой внутри их сознаний, в которую я играю ежедневно; обвожу самого себя вокруг пальца до такой степени, что мне говорят: «Ты не похож на себя» и это правда, потому что самого себя я давно потерял где-то на тех улицах; возможно, он найдёт дорогу домой, но если нет – я обещаю, что буду скучать.
Ночью, когда последние занавес раскрыт, я возвращаюсь ко входу в свой мини-барак недалеко от центра, где сигарету за сигаретой тянет русский из Мурманска, совсем непохожий на тамошних жителей из-за своего исторического образования, свободы во нравах и качественной начитанностью; мы говорим с ним о политике наших столь разных и похожих стран – Украина, Россия – и куда всё это катится; о литературе и о будущем, пока в наш разговоров не вмешались двое поляков велосипедистов, прибывших сюда в один присест из самих пригородов Варшавы, которые тоже были не прочь поговорить о своей стране и о наших родинах.
Так уж вышло, что только в Белоруссии, в Гродно ночью, поляки, украинец и русский могут поговорить у ворот хостела о политике, пропаганде и чести, смешивая всё в одно так, что всякие отличия перестают существовать.
Так длилось часов до двух, пока все мы не отправились спать, а заснув, разошлись каждый в свою сторону, которой для меня была дорога на Минск и ни шагу назад – даже проливной дождь и наставшая после испепеляющая жара не могли меня остановить.
Башни Минска вынырнули из предвечернего тумана, покрывшего мрачные и древние белорусские леса с редко выступавшими европейскими поселениями на лугах; башни представляли собой монумент победы столицы надо всей остальной страной – лежавшей по ту сторону ворот новостроек, говоривших сами за себя: «Здесь кончается Белорусь и начинается Минск», а оставив их позади, понимаешь, что всё это снобистское достоинство было лишь маской, под которой город пытался скрыть свою тривиальность.
С автовокзала нас встретили третьи ворота города, ведущую в ту магическую его часть, попав в которую обычный турист видел бы лишь казино и кофени, да вывески «улица Кирова», но для знающих дело чиновников – это была пещерой, где они могли скрыть свои самые постыдные грехи; впрочем, и изрядно развлечься.
Поселившись в деревянный хостел «у самого края», начался тот период путешествия, о котором сложно говорить, отойдя от него хоть на шаг; однако, когда я проживал его наяву, я мог бы заключить, что эта секунда есть – сейчас же, даже эта аксиома требует доказательств.
Моя дневная половинка вдыхала ветры города во всех смыслах, пока вечерняя часть любовалась закатом на Немиге, после чего, преодолев километры расстояния, продолжала писать «Книгу Оранжевого», начатую ещё в Бресте, после чего, на этой остановке в пустыне, ко мне подошел молодой иранец с двумя кружками чая, за одну из которых, я проговорил с ним почти всю ночь, как в старых персидских сказок – а я ведь действительно в тот момент проводил параллель между ними, хоть тысячи километров отделяли нас от родины моего собеседника, сказочная Персия – существует не как точка на карте, выглядящая так, будто проживает период своего полового созревания, а в наших сознаниях – в той его части, что отвечает за чудеса наяву.
На велосипеде я прошел сквозь Минск и вернулся обратно, но только для того, чтобы утомлённым выпить чашечку кофе в лучшей, на мой скромный вкус, кофейне, где моё тело, без малого пробыло около двух часов.
В этот вечер, Немига была не так приветлива и не так нарядна, но чего большего я мог просить от неё, кроме как просто быть и дать мне на неё смотреть и пересматривать прошлое, застывшее на фотобумаге по скидке, будучи уже намного старше, чтобы затем взглянуть на небо на Лукоморьем и думать: «Я тут – и больше не буду там».
На следующий день, я летал над Витебском за руку с Шагалом, что правда, сначала, чисто бюрократически, пришлось пройти сквозь ворота вокзала с чином «из Минска», но это обстоятельство не сильно огорчало, так как давало мне повод скрыть свою сущность от всех, кто случайно на неё посмотрит – ведь обладая прикрытием туриста – многие выдуманные существа, сбежавшие из книги Борхеса, могли найти для себя покой – так как человек, на них глядящий, видел не существо, сотканную из магии, а пустое место.