— Ты ужасно выглядишь, — хрипловато, снисходительным тоном произнесла она.
Я не ответил. У Лидии есть удивительная особенность — годы практически не изменили ее тело. Конечно, земное притяжение действует на каждого, и моя жена немного располнела, но в целом она по-прежнему серебристо-бледная, слегка сутулая и пленительно округлая, та самая испорченная принцессочка, которую я столько лет назад выслеживал целое лето, кружа по набережной возле гостиницы «Счастливый приют». Ее рассыпчато-мягкая, чуточку рыхлая плоть будит во мне пашу, рождает мысли об усладах гарема и прозрачных покрывалах. Она почти не загорает, за месяц, проведенный в самом жарком климате, ее кожа приобретает едва различимый медовый оттенок, который исчезает уже через наделю после возвращения на наш блеклый север. Но даже под раскаленным солнцем на ее теле можно отыскать местечки, — бока, внутренняя сторона рук, нежная полоска под подбородком, — которые хранят морозную свежесть фарфора; я любил обнимать ее, всю еще влажную в послеоргазменной истоме, прижиматься, чувствовать каждый сантиметр тела от лба до пяток, податливо-плотную, всю в мурашках от недавнего экстаза, прохладную плоть. Сейчас я смотрел на нее, сидящую у окна под лучами утреннего солнца, голую, изобильную плотью, одна нога закинута на другую, веснушчатые плечи и груди с голубоватыми прожилками, три глубоких складки на боках, которые мне нравилось пощипывать до томной судороги боли, и чувствовал, как мирно дремавший внутри меня старый пес вдруг встрепенулся и стал поднимать свое подрагивающее набухающей плотью рыльце — да, да, что делать, я мастер занимать принципиальную позицию на словах. Но как ни вскружила она мне сейчас голову, я все же заметил небольшой, но основательно упакованный чемоданчик, который она предусмотрительно захватила с собой. Боюсь, моя жена планирует остаться здесь надолго.
Сегодня никаких сверхъестественных явлений, никто и носа не высунул; неужели приезд Лидии заставил моих привидений убежать без оглядки? Без них мне как-то не по себе. Их место может занять нечто более страшное.
Когда мы вместе с Лидией спустились на кухню, Лили уже сидела за столом, подперев голову и приклеившись глазами к комиксу; орудуя свободной рукой с зажатой в ней ложкой, она с точностью робота регулярно отправляла в рот новую порцию хлопьев. Лидия опешила, увидев ее, но настоящий сюрприз преподнес ей Квирк, явившийся из прихожей в беспардонно-домашнем виде, в подтяжках, деловито закатав рукава, с хлебом и бутылкой молока в сетке. Увидев хозяйку дома, он замер и трусливо отвел глаза. Немая сцена длилась несколько напряженных секунд, даже Лили оторвалась от своих картинок. Мне хотелось смеяться.
— Вот это, дорогая, — объявил я, — это мистер Квирк.
Мистер Квирк торопливо потер руку о штанину и выступил вперед, предлагая свою длань для пожатия, подкрепив приветственную пантомиму тошнотворной улыбкой. Клочья рыжих волос выпали наружу из расстегнутой на груди рубашки, точь-в-точь как набивка из чучела, сразу отметил я, и едва не рассмеялся. Лидия позволила пожать себе руку и немедленно отдернула ее.
— Завтракать будем? — бодро предложил Квирк, демонстрируя сетку со скудной провизией. Лидия метнула в меня мрачный вопрошающий взгляд, но я притворился, что ничего не заметил. Однако моя супруга особа практичная, она молча взяла молоко с хлебом, отнесла к столику возле умывальника, наполнила чайник водой, поставила его кипятиться, а Квирк за ее спиной смотрел на меня, скорбно подняв брови и опустив уголки рта, словно нас, двух мальчишек, поймала на какой-то шалости взрослая тетя.
Мне оставалось только насладиться спектаклем — ситуация с социальным треугольником была восхитительно нелепой. Однако забава длилась недолго. Квирк, без сомнения почуяв в моей жене смертельную угрозу нашей негласной договоренности о жилье, поставил себе задачу очаровать Лидию, и не теряя времени, с тошнотворной старательностью принялся за ее выполнение. Это сработало; она всегда служила легкой добычей для сладкоголосых мошенников, в чем я имел возможность убедиться лично. Пока она готовила завтрак, Квирк ходил за ней по пятам по всей кухне, спеша услужить при малейшей возможности, и не переставал изливать потоки идиотской болтовни. Она привезла с собой замечательную погоду; он так удивился, появившись здесь сегодня, не мог взять в толк, чья это великолепная спортивная машина стоит у входа (должно быть, заметил ее прошлым вечером и решил затаиться, пока все не уснут); поделился городскими сплетнями, и даже принялся пересказывать уже поведанную мне в тех же выражениях, словно затвердил текст наизусть, историю дома. Это было последней каплей. Чувствуя непонятное отвращение, я поспешил уйти со сцены, изъявив в придуманной экспромтом реплике желание немного прогуляться, как будто я когда-нибудь себя здесь прогуливал. Лили сразу вскочила, вытерла рот рукой и сообщила, что пойдет со мной. Юное солнце снаружи щеголяло ярким лимонным оттенком, а утро переливалось всеми красками, сверкало рассыпанными везде стеклянными осколочками, что только усилило мою головную боль и дурное расположение духа. Лили остановилась, поболтала с одним из цирковых помощников, парнем латинского типа с намасленными кудрями и золотым гвоздиком в ноздре, закинув руки за голову и кокетливо покачивая хиленькими бедрами, ах маленькая шлюшка, а вернувшись, принесла с собой желанные новости о том, что первое представление состоится сегодня вечером. Подозреваю, она хочет, чтобы я повел ее туда. Почему бы и нет; мы можем сделать из этого торжественный выход всего семейства, Лидия, Квирк, девочка и я, настоящий paterfamilias, почтенный глава семьи.