Каракос испытывал странное чувство, обводя взглядом лица присутствующих. Он чувствовал себя... скованным. Как если бы ему что-то спутывало мозг и сдавливало глотку.
Но концентрации он не терял. Ни на йоту. Он знал, что единственный способ принести Греции подлинную свободу — объединить страну под главенством единой националистической партии. Иначе Греции просто не хватит сил выжить в борьбе с эндемичным фракционизмом, коммунистическими налётами, хищническими претензиями Новых Советов и турок, еврейской крамолой. А единственный способ установить в Греции сильное националистическое правление предлагал Второй Альянс.
Уотсон явил ему эту правду непосредственно, влил её в мозг электрохимическими и электронными способами. Это было как вспышка света, перед которой рассеялись туманные метёлки этических и политических сомнений, оставляя резкую сверкающую ясность единственного стально-твёрдого принципа: Сила — залог безопасности. Альянс даёт силу.
Но...
Сидя тут в компании остальных — Данко, который сражался рядом с ним в первой кампании против ВА (подумать только, как можно было тогда сражаться с величайшими благодетелями родной страны!), Лайлы (самой красивой женщины-солдата, какую только доводилось Каракосу встречать — и он не упускал из виду, какими глазами смотрит Лайла на эту Клэр Римплер), Уиллоу и прочих, — он чувствовал, как призрак былого товарищества заставляет его уверенность дрогнуть, пускай лишь самую малость. Как если бы новообретённые убеждения были высокой твердыней, башней из нержавеющей стали на равнине разума. Осаждённой башней...
Стейнфельд говорил о том, как обмануть корабельный радар и избежать инфракрасных сканеров. Но Торренс слушал вполуха; смотрел этот парень в основном на Каракоса.
Янки меня подозревает, подумал Каракос.
Каракос посмотрел на Торренса в ответ широко открытыми невинными глазами, дружелюбно улыбаясь и излучая крайнее радушие. Как на брата родного. Он заметил, как напряглись челюстные мышцы Торренса.
— Корабль называется Внук Гермеса, — сказал Стейнфельд.
И Каракос подумал: Это знак. Вестник богов отправит моё послание ВА...
Разумеется, и с этим захватом надо что-то придумать. На Внуке Гермеса значительные запасы разнообразной амуниции и провианта для ВА. Нельзя допустить, чтоб этим скарбом завладело Сопротивление.
— Первая тренировка захвата корабля завтра вечером в 16.00, — закончил Стейнфельд и свернул карты.
Остальные потянулись к выходу. Торренс и Клэр, однако, остались. Торренс хотел поговорить со Стейнфельдом.
— А как насчёт того, чтобы отвести Клэр в этой миссии роль радистки на берегу? — говорил Торренс. Клэр метнула на него гневный взгляд. Он игнорировал её. — Не думаю, чтобы она уже была готова к бою. Ей столько довелось вынести...
— Торренс, — потребовала Клэр, — да за кого ты себя принимаешь, мать твою?
— Вопрос восприятия самим Торренсом своей личности довольно сложен, — сухо отвечал Стейнфельд, — а я уже решил, что ты действительно останешься на берегу, Клэр. Торренсу не было нужды выступать со своим предложением. Ты отличная связистка, в этой роли ты окажешься наиболее полезна.
Он взял под мышку тубус с картами и торопливо вышел в коридор.
Каракос сделал вид, что следует за ним, но задержался. Из коридора он превосходно слышал перепалку Торренса с Клэр; дверь не была плотно прикрыта.
— Будь же реалисткой, — говорил Торренс. — Ты устала убивать, Клэр, ты даже не уверена, правильное ли это дело — убивать их. Эти кошмары... если тебя такая же трясучка возьмёт, ты подставишь других людей.
— Торренс, я не нуждаюсь в твоих... — голос её то вздымался до гневного крика, то падал до плача, — ...в твоих подтверждениях, готова я к заданию или нет. Я лучше знаю, когда я готова, а когда нет. А эти разговоры насчёт того, что я могу других подставить, — чушь собачья. Ты меня просто защитить хочешь.
— Да ну!
— Я тебя знаю, Остроглаз. — Она вложила в его кличку издевательский намёк на обременяющий это прозвание груз мачизма. — Я знаю твоё пристрастие ко всякой снисходительно-сердобольной херне на постном масле.
— Это ты так определяешь заботу и защиту?
Тут она на миг поперхнулась. На два мгновения. Потом снова:
— Я бы солгала, скажи, что мне не нравится, когда ты обо мне заботишься. Но я не хочу, чтоб ты за меня решал. Ты мог бы по крайней мере обсудить со мной своё предложение, прежде чем лезть с ним к Стейнфельду.
— Ты в детство не впадай, а? Тут такая штука есть, как командная цепочка.
— Да ё... же ж твою мать, при чём тут твоё пафосное капитанство? Ты через мою голову всё это делаешь, потому что тебе нужно, чтоб я, твоя подруга, тебе подчинялась.
— Тогда иди на хер, — спокойным холодным тоном ответил Торренс. — Сама о себе заботиться будешь. Тебе это не понравится.
Он вихрем вылетел в коридор.
Но Каракос почуял, к чему идёт ссора, и уже спускался по лестнице, думая: Может быть, эта женщина, Клэр Римплер, мне пригодится.
• 07 •
Нью-Йоркская подземка не слишком изменилась. Подземелья метро оставались грязными, мрачными, разукрашенными граффити, коммунальное хозяйство страдало от сбоев электропитания и актов вандализма. Ассигнований на техобслуживание вечно не хватало, и поездки в метро всё ещё были опасны.
Именно по этим причинам Корти Стоунер этим вечером спустился в метро.
Шум заглушит их разговор; опасность и дискомфорт отпугнут потенциальных наблюдателей.
Но Стоунера не покидала тревога. Его беспокоили двое, с которыми он здесь должен был встретиться. Он видел их через окно в следующем вагоне: парочка покачивалась в такт тряске состава.
Темнокожий здоровяк в сером костюме из настоящей ткани был его шурином, и звали его Стю Брюммель (шурин-левак, Господи!). Костюм Стоунер ещё мог понять: это часть образа. Брюммель адвокат. Но какого хрена он вырядился так дорого? Настоящая ткань? Вряд ли это политкорректно.
Низкорослый латиноамериканец в синем прыжкостюме рядом с Брюммелем прибыл из Никарагуа, и Брюммель обращался к нему исключительно по фамилии: Лопес. Однако Стоунер отыскал чувака в базе управления внутренней безопасности ЦРУ: Карлос Лопес. Предположительно лейтенант ВА.
Брюммель сообщил Стоунеру остальное: у НС были кроты во Втором Альянсе. Вопреки обещаниям ВА, ни одному латиноамериканцу не удалось достичь руководящего поста в организации. Крот НС сыграл на недовольстве Лопеса своим положением в ВА и подбил того на прямую измену нанимателям, рассказав, какие у ВА планы на Центральную и Южную Америку в дальней перспективе: полное порабощение.
Возмущённый Лопес примкнул к НС, но Сопротивление оставило его в рядах Второго Альянса. Лопес снабжал разведданными Смока и Стейнфельда.
Брюммель же не принадлежал к Новому Сопротивлению. Он считал себя постмаоистом, сиречь сторонником демократического социализма, приправленного некоторыми идеями Мао Цзэдуна. Стоунер полагал, что в Китае времён Мао Брюммеля бы сослали на исправительные работы.
Брюммель рассматривал НС как траченную молью политиканства организацию и контактировал с ней только по необходимости. Собственно, поэтому-то он и выболтал Стоунеру так много про Лопеса.
Но, чёрт побери, у этого Брюммеля может и двойное дно оказаться. А что, если он хитростью заманит Стоунера в руки вымогателей и потом примется шантажировать правительство? А что, если Брюммель на самом деле хладнокровный мерзавец, который счёл сестру допустимой жертвой во имя победы революции? Сестра ведь не одобряла его занятий.
А может, всё с ним и чисто. Может быть.
Поезд взревел, заложив поворот в туннеле, и вылетел на платформу. Мелькнули ряды потолочных светильников. Брюммель с Лопесом переместились в вагон Стоунера и огляделись.
Уже за полночь. В вагоне они остались одни.