Вахтенный офицер Внука Гермеса, юный и самоуверенный, и думать про Даниэллу забыл.
Торренс закусил губу от качки. И задумался, не может ли корабль ВА в конечном счёте всё же ускользнуть из ловушки. ВАшники никуда не спешили — но маленькие двигатели плотов всё равно уступали им скоростью.
Они отделились от корпуса Даниэллы, когда два корабля всё ещё следовали параллельно. Лица партизан и их оружие скрывала чернильная тьма.
Вражеский корабль громоздился впереди озарённой огнями скалой. Смаргивая солёные капли с ресниц, они слушали шум его двигателей и чувствовали, как поднятые Внуком Гермеса волны колотятся в бортики плотов, с досадной неторопливостью следующих к нему.
Торренс различил на соседнем плоту фигуру Стейнфельда и увидел, как тот оглядывается через плечо на Даниэллу. Снайперы с инфракрасными прицелами уже готовы к работе. Вскоре вылетит миникоптер.
На Внуке Гермеса вахтенный офицер попивал кофе, когда из интеркома донёсся возбуждённый вопль часового с палубы. Тот нёс какую-то чушь насчёт людей на плотах.
— Что там? — не понял вахтенный. — Плоты спустить надо? Или к нам кто-то дрейфует на плоту? Кораблекрушение?
— Нет, сэр... чёрт побери, там люди на плотах с...
Голос часового оборвался на середине фразы.
— Эй? — позвал вахтенный. — Ты чего?
Ответа он не получил.
Но тут дежурный по радару известил его о приближении небольшого коптера.
— Ну и?
— Вертолёт прямо над нами, сэр.
Вахтенный наконец додумался нажать кнопку тревоги.
Снайперы сняли троицу часовых, и коптер сел на палубу; команда выбросила четыре лестницы, зацепив их за перила. Верхние секции лестниц прицепились к корпусу магнитными фиксаторами, но нижние остались болтаться вдоль борта, подпрыгивая на уровне ватерлинии.
Данко выжал максимум возможного из слабого моторчика своего плота, подогнав лодчонку на шесть футов к лестнице. В сумраке и брызгах ту едва можно было разглядеть. Торренс, забросив винтовку через плечо, во второй раз за ночь сказал себе: А е...сь оно всё веником.
И прыгнул к лестнице из полимерной сетки.
Он плюхнулся в холодную морскую воду, та сомкнулась вокруг, и Торренс тут же пожалел о своём беспечном решении пренебречь спасательным жилетом. Ему с необычайной яркостью представилась картинка: он сам, барахтается в море, бьёт руками по воде в драматическом одиночестве посреди холодной безбрежной пустоты, и жить ему остаётся несколько минут, не больше, пока холод и усталость не возьмут своё.
Но тут же пальцы его отыскали гладкую синтетическую верёвку, он уцепился за нижнюю секцию лестницы, как, в буквальном смысле, утопающий за соломинку, что было сил подтянулся, чувствуя ногами всю тяжесть цепкой морской пучины, и повис на лестнице: ему показалось, что руки сейчас вывернутся из плечевых суставов.
Потом ему каким-то образом удалось подняться на несколько ступенек: он задыхался, отплёвывался, но лез. Он слышал команды Стейнфельда. Утвердив ногу на ступеньке, он исхитрился развернуться и поймать брошенную Уиллоу верёвку. Торренс привязал верёвку к лестнице. Второй конец верёвки оставался на плоту. Он откачнулся к соседней лестнице, поймал ещё одну верёвку и привязал другой плот. Наверху завывали сирены и рявкали стволы.
По волнам заскакали пули, несколькими выстрелами ВАшникам удалось повредить плоты, но лодчонки пока не тонули. Ответный огонь с Даниэллы страховал лезущих на борт партизан. Торренс увидел, как по одной из лестниц ловко взлетает Каракос — как бравый бобёр, етить его мать, ну и хрен с ним. Он заставил себя отрешиться от мыслей о Каракосе. Просто загоняй паранойю подальше, и всё будет в порядке. У тебя полно работы.
Данко и остальные обогнали его. Он прикинул шансы на то, что, стоит ему самому подобраться туда и высунуть голову над бортом, как ему тут же выбьют мозги. Шансы были довольно высоки.
Он переместился вдоль шпигатов, увидел выкрашенный серой краской планшир и стал подбираться к нему. Жаль, что нельзя подниматься и проверять винтовку на ходу. Может, морская вода по крайней мере не повредила его «смит-и-вессон» калибра 0.45.
Он задержался ровно на столько, сколько требовалось, чтобы вытащить одной рукой пистолет из куртки и взять его в зубы. После этого он продолжил восхождение. В любую секунду над бортом мог появиться ВАшник и обстрелять лестницу. У Торренса одежда промокла насквозь и отяжелела. Он достиг поручней, схватился одной рукой, другой вытащил из зубов оружие и подтянулся. За освещённой резким электрическим светом надстройкой тянулась серая мрачная палуба. В поле зрения Торренса лежали четыре трупа, и ещё один человек полз по палубе, оставляя за собой кровавый след. Ещё на палубе стоял миникоптер, но его ветровое стекло в нескольких местах оказалось пробито пулями. Один из членов экипажа скорчился у коптера и безмолвно мотал головой от боли.
Торренс полез через борт; на палубе они с Уиллоу оказались одновременно, Уиллоу поднимался по соседней лестнице. Вылезая, Торренс увидел, как от грибообразного оголовка трюмовой вентшахты блеснул выстрел. Он дёрнулся влево, в сторону носа, и открыл беспорядочный ответный огонь; мокрая одежда мешала движениям, и Торренс хотел только удержать противника от новой атаки.
Перебрасывая через плечо винтовку, Торренс завернул за угол стальной надстройки, ушёл с линии огня. Сунул пистолет в карман куртки, проверил винтовку и высунулся из-за угла.
В двадцати пяти футах от него из стального люка вылез человек в форме наёмника ВА, но без обуви. Они с Торренсом заметили друг друга одновременно.
Уиллоу нарезал круги вокруг человека, стрелявшего от вентшахты, Данко прикрывал товарища лихорадочным винтовочным огнём. Уиллоу удалось забраться ВАшнику за спину и снять выстрелом в голову. Тем временем через борт лезли всё новые и новые бойцы НС. Заняв палубу, партизаны рассыпались по отведённым Стейнфельдом позициям. Лайла выкрикивала команды своей группе; ещё дальше что-то орал сам Стейнфельд. Пули свистели над головами и рикошетировали от металла.
Босоногий боец Второго Альянса, ошалев от происходящего, завозился с пулемётом, запихивая туда ленту, а потом увидел Торренса, и недоумение сменилось ужасом. У парня в паху выступило тёмное пятно. Торренс помедлил, невольно вообразив себя на его месте, представив, как у него застревает лента, а враг надвигается, и защиты от выстрелов никакой, и на таком близком расстоянии противник никак не промахнётся...
Не думай, идиот, а делай! Он прицелился в ВАшника...
— Не надо! — завопил тот.
...и спустил курок. В груди солдата, прямо над сердцем, возникла дыра, его отбросило назад на переборку, он сполз по стальной стене, оставляя за собой длинный вертикальный кровавый след, напоминающий надгробный памятник.
Торренс отвернулся и побежал дальше; застрелив ещё двоих, он испытал тошнотворное удовлетворение, смешанное с ужасом.
Преимущества неожиданности больше не было, но партизаны сохраняли инициативу, а кроме того, ими ведь командовал сам Стейнфельд.
Торренс остановился у трапа, ведущего вверх по надстройке в сторону мостика, вытащил из водонепроницаемого пакетика гарнитуру и нацепил её. В маленьких наушниках прозвучал скрипучий голос Стейнфельда:
— Группы два и три, направляйтесь к главному палубному кормовому трапу. Группы один и четыре, вы отвечаете за ют и полубак.
Прогремел взрыв, по палубе раскатилось гулкое эхо: это одна из групп НС швырнула в люк сейсмическую гранату. Основные силы врага ещё застряли внизу, и Стейнфельд пытался задержать их там, пока НС не перехватит управление кораблём и не возьмёт в плен капитана.
Торренс выжидал в тени какой-то крупной металлической хреновины, названия которой не помнил, напротив люка. Появились его напарники по группе: Кармен, Фаркс, Кельхайм и Уиллоу. На бегу они пригибались, уходя от пуль, Фаркс аж побелел от страха, его грудь учащённо вздымалась. Как бы гребаный пацан в обморок не упал, подумал Торренс и тут же краем глаза уловил движение наверху. Подняв голову, он увидел крупного парня в броне ВА и шлеме, который целился из M-30 в Кельхайма и его спутников.