Неожиданно среди брачных групп появляется странная фигура — оплывшая лиловая небритая физиономия, выбеленные глаза, замусоленная кепка, пиджак застегнут на одну пуговицу так, что одна пола выше другой, отчего новоявленный кажется перекошенным. Он нетвердо держится на ногах, покачивается, руки глубоко запущены в карманы штанов, небритый подбородок высоко задран, вызывающе ловит направленные на него взгляды своими бесцветными глазами. Собравшиеся, изнывающие от безделья, прекращают разговоры, поворачиваются, наступает тишина.
— Что?! — при общей тишине и внимании изрекает наконец фигура сипло и зловеще. — Чего смотрите, спрашиваю?.. Нравлюсь?.. Нет! И знаю, знаю, не могу нравиться! Безоб-ра-зен! Да!.. А кто виноват, спросите? Кто довел Серегу Кирюхина до жизни такой?..
Перекошенная фигура, покачиваясь, выдерживает значительную паузу и патетически громыхает:
— Жан-на!.. Слышите, братья женихи… жан-на меня довела до безобразия, чтоб ей провалиться!.. Братья женихи! Вот вы стоите теперя возле своих невестушек… Лебе-ди белы-я-а!.. — Тугой грязный кулак вырывается из кармана и возносится над головой. — Ведьмами станут!! Ужо вам, ужо, братья женихи! Сбросят оне белые перья и кровь вашу будут пить! Изо дня в день, из года в год — и не устанут, не-ет! Тошно вам будет и больно, братья женихи! Ох, тошно! А стонать не смей! Стонать она станет! И жаловаться не смей — ни-ни! Она будет стонать и жаловаться… Спрятаться захочете, братья женихи, не выйдет! Закон не позволит, под землей найдут!.. На казнь идете сейчас! На лютую! Нету зверя страшней, чем жан-на! Бегите, покуда не поздно, братья женихи! Сломя голову!.. Взгляните на безобразного Серегу Кирюхина и бегите от невест, покуда не поздно…
Тяжелый кулак гулко стучал в перекошенную грудь, в оплывшей щетинистой физиономии — величавость страстотерпца, вещающего великое откровение.
— И чего это глядят?! Безобразие полное! — первой вознегодовала дюжая невеста. — Милицию сюда!
— Мил-ли-цию! — всем перекошенным телом повернулся к ней страстотерпец и на секунду остолбенел. — Эва! А за энту-то кто идет? Кто энто себя так не жалеет?.. Энта даже лебедиными перьями не покрыта… Уж она сразу… Да!.. Живьем! С косточками!..
— Милиция! Милиция!
— Кто жених ее?.. Беги-и… Ой, беги-и!..
— Ми-ли-ци-ия-а!! — визжала невеста.
— Братья женихи, разбегайтесь! Поздно будет!..
И вырос отдувающийся, до красноты сердитый милиционер.
— Ты опять за свое?
— Опять! — гордо ответил неуверенно стоящий на ногах страстотерпец. — За правду стою!.. Спасаю!..
— Безобразие! Налил зенки и оскорбления разные… Сюда, люди, можно сказать, за счастьем пришли…
— Гражданочка новобрачная! Не надо никаких!.. Нам он уже известен!
— За правду! За святую правду готов хоть на смерть!..
— А известен, так почему мер никаких?.. Полное безобразие! Такого из тюрьмы выпускать нельзя!..
— Тихо, гражданочка новобрачная, тихо! Пошли, Кирюхин. Ну, будет теперь тебе…
— Братья женихи! За вас…
— Пошли, пошли!
— За вас страдаю!
— Давай, страдалец!
— Братья! Задумайтесь, все девки хороши…
Милиционер, ухватив страстотерпца за шиворот, тащил от брачащихся, а тот продолжал вещать:
— Все девки хороши, откуда плохие жены берутся? Заду-майтеся-а-а!..
Уже издалека, уже со стороны.
У Майи бегающие глаза, затравленное лицо, она прижималась к матери, я беспомощно переминался.
— Хулиганов расплодили… Даже тут все испортят…
Негодовала только дюжая невеста, остальные неловко молчали и переглядывались.
В гостеприимно распахнутых дверях загса появилась пара — знакомые старички молодожены. Они застенчиво улыбались.
— А нас уже… Торжественных речей не говорили. Но все вежливо, с пониманием…
— Сенечка! — объявила дюжая невеста. — Наша очередь!
Долговязый парень с неподвижным, деревянным лицом, в пиджаке коробом вздрогнул, огляделся и вдруг повернулся, зашагал прочь от загса.
— Куд-ды-ы?! — вопль в спину с опозданием.
Парень не обернулся — вздернутые острые плечи, упрямый затылок, шаг с прискоком.
— Се-неч-ка-а!!
Сенечка уходил.
— Подлец!! Прохвост!! Сволочь!! Намиловался!! Отъелся у меня. И в сторону!.. Держите его! Дер-жи-те!!
С невестой началась бурная истерика.
Боря Цветик негромко произнес у меня над ухом:
— Кажется, наша очередь подошла.
6
Свадебный вечер проходил в лучшем ресторане города «Золотой колос». За длинным столом в банкетном зале было тесно. Какие-то Майины тети и дяди, специально прилетевшие из Воронежа. Какая-то родня по матери из совхозного поселка Конево. Кто-то из крупных строительных воротил города — пожилые и степенные люди со снисходительно-добродушными начальственными физиономиями. Ответственные работники помельче, не слишком пожилые и степенные, с откровенным усердием налегающие на коньяк и закуску. Их жены, с умилением поглядывающие на Майю и с оценочным любопытством на меня. Несколько чопорных выутюженных офицеров. Басисто-шумный седой генерал-майор, старый приятель Майиного отца. Застенчивые Майины подружки, школьные и институтские… Из всего застолья я знал лишь Борю Цветика да бойкую Леночку из Комплексного. И еще, разумеется, Майиных родителей — Ивана Игнатьевича, сменившего почему-то внушительный военный мундир с полковничьими погонами на штатский невзрачный костюм, и Зинаиду Николаевну, потерянно улыбающуюся, с материнской тоской в глазах.