Однако пора действовать. Но вместо того, чтобы по-человечески вернуться в освещенный тамбур или посветить на билет (вот он, заложен за обложку, родной) спичкой, я снова промахиваюсь. Додумываюсь сперва - наперво поднять сумку и поставить на верхнюю полку, над этим самым стариком. Как это происходит, зачем так поступать, мне ни за что не ответить. Однако я поступаю именно таким образом, именно так и происходит: сумка попадает аккурат на ноги старухе, занимающей верхнюю полку.
Старуха, попади к ней в постель змея - даже в этом случае так бы не взбрыкнула! С криком "ААА!" она взвивается в своей постели, размахивая руками и дрыгая ногами.
Меня охватывает подавляющий стыд: все потерянно. На поднимающийся переполох я смотрю уже с полнейшим безразличием.
Куда уж казалось бы хуже; однако может быть и хуже! Возникает проводница - она подбегает, подпрыгивая, даром что на каблуках, на каждом шагу! Она в ярости, она вопит, перекрикивая бабку:
-Вы что, дорогой мой, с ума сошли? куда свои нечистые руки суете?
Ситуация разрешается на удивление легко.
Тот самый тип в штатском, который давеча курил в проводницкой сигару, растолкав уже успевших заслонить проход пассажиров, хватает мою сумку обеими руками и уверенно несет ее - прижимая к груди, как кошку. Не медля, я направляюсь за ним. Но, ничего не объясняя, этот проводник (проводник ли?) бросает мою сумку возле койки в другом, дальнем, конце вагона. Поворачивается, безмолвно отталкивает меня и - сама самоуверенность - возвращается, очевидно в проводницкую! Как он вычислил номер моего места, вот что интересно.
И вообще, на этом самом "моем" месте разлеглась огромная толстенная старуха. Одну руку - мне удается различить это в свете, падающем из незашторенного окна - она держит заложенной за голову, а вторую отбросила в проход, ее закрывает столик.
Поезд тем временем набирает порядочную скорость. Трясет так, что приходится ухватиться за поручень.
Я вспоминаю, что в такие тягостные промежуточные и неопределенные моменты время как бы сгущается, неприятности и происшествия заполняют и переполняют его и грозят перелиться через край, может произойти что угодно, даже самое невероятное, и удивляться этому не стоит. На меня как будто находит туман, парализующий волю, что-то вроде психического затмения, ощущение, приносящее известное удовольствие от чувства абсолютной безответственности и непричастности к внешним событиям.
Через несколько секунд, а возможно, и минут эта одурь проходит, и я вспоминаю, что должен отдать старику спички. Может, они ему и не так нужны, может, он и мелькнул в моей жизни только с одной целью - протянуть мне этот коробок.
Поезд в очередной раз дергается и существенно сбавляет скорость. Только теперь я замечаю, до чего в вагоне жарко и душно.
Вместо того, чтобы пойти к старику и вернуть спички, я склоняюсь над "своим" местом. Из чего следует, что оно "мое"? Только из того, что этот тип из проводницкой бросил мою сумку именно здесь. Возможно, он просто не нашел иного способа предотвратить назревающий скандал.
По крайней мере, волнение в вагоне улеглось. Возможно, как раз за то время, пока у меня происходило "затмение".
Тут с нижней койки напротив "моей" приподнимается мужчина постарше меня. Он показывает рукой на "верхнее" место и добавляет: -Полезай, от судьбы не убежишь.
Какая у него тонкая рука, прямо ветка.
"Полезать" я все-таки отнюдь не спешу. С какой стати? Мое место - нижнее. Так сказала кассирша, таково мое право. Именно. Если я заберусь сейчас наверх, то буду дважды неправ, не так, разве? Дважды неправ: не прав по отношению к себе, поскольку мое место - нижнее, а так же по отношению тому лицу, чье место я займу. А иначе и быть не может!
Заметив, видимо, что я стою в нерешительности, мужчина шелестящим голосом произносит:
-Ну, смелее же: ведь только рыба ищет там где глубже, ну а человек там - где выше".
Ну и разговорчики у них. Откуда такие слова-то подбирают?
Отвечаю я так, как думаю. Мол, я бы и полез, но поймите меня правильно: это не мое место, мое место - снизу, хозяин верхней койки наверно не слишком будет рад моему вторжению.
Судя по всему, смысл моих речей таки доходит до ушей бабки, узурпировавшей нижнюю койку. Дернувшись так, что одеяло наполовину скатывается на пол, она кричит:
-Я заняла это место именно потому, что оно нижнее!
Мол, ей, такой больной и несчастной женщине, не пристало лезть на "пальму", она в кои-то веки имеет наконец право на заслуженный отдых. А для цыганенка без роду-племени на пальме самое место, большего он и не заслуживает.