За остановкой стоит дом в два этажа, на первом по ночам горит свет. Этот тусклый свет не от свечки, он от лампочки на двадцать ватт. Свет падает на ещё один белый лист бумаги. На этом листе совсем скоро появится новый текст. Этот текст – мысли и фантазии писателя. Но зачем он пачкает чернилами этот лист и перекладывает его на пол, туда – на высокую ровную стопку из таких же листов? Зачем писатель возводит вавилонские башни из своих рукописей, которые, того и гляди, пробьют потолок во второй этаж? Почему бы не вынести их из дома?
Всё очень просто: потому что в нашем городе эти рукописи, это молоко, это масло, эта сметана, этот дом и этот бассейн не нужны даже ветру. В этом городе уже давно никому ничего не нужно. Этот город умер, как умерла звезда, от которой продолжает течь световой поток. Может, всё это нужно в другом городе? Может быть. Но другой город не нужен писателю, молочнице, строителям и – как их там зовут? – тем, кто роет котлованы.
Разговор в кабинете коллеги
Я зашел к ней в конце рабочего дня. Мне не хотелось идти, но она попросила, и я зашел.
Она повернулась ко мне и начала говорить, о чем-то расспрашивать. В это время я, как ученик младших классов на приеме у директора школы, водил мутным взглядом по скучным стенам её кабинета. Там были репродукции пейзажей русской природы, детские рисунки, календарь, на котором муха чистила свои перышки, а также какие-то лозунги, мотивирующие на активный труд. Среди них был один совсем свежий плакат: «Мы ремонтируем то, что наше правительство чинит». Закончив со стенами, я перешел к изучению стеллажа с книгами, комода, где стояли чашки, электрический чайник, глубокое блюдце с печеньем и конфетами. Затем я выглянул в окно…
– … поэтому уверена, что здесь ты просто опечатался. Диффузия даже в однофазной системе может быть обратима только при отрицательных скоростях. А такого никогда не может быть… Ты меня вообще слушаешь?
– Нет.
– Тогда кому я всё это рассказываю?
– Не знаю.
– У тебя всё хорошо? Ты какой-то странный.
– Нет, у меня не всё хорошо.
Я присел рядом с ней. Где-то с минуту мы молчали. Она хотела было повернуться к монитору и продолжить набор статьи, но не стала этого делать. Она посмотрела на меня сначала с подозрением, а потом так, как иногда матери смотрят на своих несчастных детей – с жалостью и невозможностью помочь.
– Думаю, мне будет хорошо только в одном случае, – сказал я, – если сейчас я окажусь на берегу океана. Один. Сяду в тени в глубокое плетеное кресло, закрою глаза, и будут чувствовать, как солнце и бархатный песок согревают ступни моих ног. Я буду слушать шелест прибоя и вдыхать прозрачный, теплый, влажный воздух. Этот воздух согреет мои ноздри так же, как песок и солнце греют мои ступни, только еще нежнее – как парное молоко или теплое дыхание любимой женщины. Я буду дремать. Ты знаешь, что такое дремать? Это жить и не жить одновременно, находиться в невесомости, на грани между сном и явью. Я стану частью этого океана, в котором растворяются все даже самые неразрешимые вопросы и самая нудная боль, которая терзает мою грудь уже много лет. И вот тогда мне будет хорошо. Но, мне кажется, этого не будет никогда…
– Тебе надо отдохнуть.
– Нам всем нужно отдохнуть. Над всеми нами распылили какую-то чудовищную усталость. Разве ты не чувствуешь?
Она ничего не ответила. Мы посидели в тишине еще с минуту, и я ушел.
Тоска
И вот какая жизнь из всего этого получается? Вы ждёте встречи с человеком или несколькими даже человеками, чтобы поговорить с ними так, как у вас никогда не получалось, а только в книгах одних описано – на темы важные, о философии, литературе, о смысле жизни. Именно поговорить, а не попустословить, чтобы в каждом слове открывались Бог, и свет, и радость. В общем, поговорить, как с самим собой.
Но что на самом деле происходит? Вы возвращаетесь домой, и жена возвращается тоже. Вы целуете свою любимую искренне, с теплом, и она вам отвечает тем же. Но вы оба измотаны работой и дорогой, шумом города и пасмурными лицами людей в метро. Жена к тому же ещё и с сумками, и впереди её ждет хозяйство: уборка, готовка и прочие, как вам кажется, бытовые мелочи и пустяки, без которых, однако, никак нельзя обойтись (ведь вы же здравомыслящий человек и всё понимаете).
И какое тут может быть общение? А такое, что вы задаете дежурный вопрос: «Как дела?» А она отвечает: «Да всё по-прежнему. Ты же знаешь, милый, лет пятнадцать уже как всё по-прежнему».