Стараясь как можно меньше наступать в лужи крови и вовсе не задевать ногами части тел, князь и усатый жандарм прошли по коридору до распахнутой настежь двери.
Единственного выжившего террориста караулили сразу трое жандармов. Больше не поместилось в комнатушке. Точнее, один караулил, а двое других обыскивали помещение. Они уже вытащили на середину ящик, наполненный почти доверху перемотанными бечевкой книгами.
В углу лежал труп человека с протезом вместо руки. Князь мельком припомнил, что было нечто о таком вот одноруком террористе в сводках. Но точно не тифлисских. Кажется, это относилось к Черноморскому побережью. Севастополю, что ли.
Князь выбросил это из головы. Потом разберется. Сунул нос в ящик с книгами.
– Запрещенная литература, значит, – протянул он. – Не так ли?
Потом внимательнее пригляделся к сидящему на полу молодому человеку.
– Ба! – воскликнул Амилахвари. – Да ведь это же вы, Володя. Все же не восприняли серьезно моих внушений? Подались в революцию. А я ведь говорил вам тогда на допросе, юноша, что ничего хорошего из этого не выйдет. И намеков-то вы не поняли. За листовки только публичной поркой отделались. Спина-то как – не болит?
– Вы, князь, – поднял на него глаза Володя Баградзе, – подлый и низкий человек. Наша революционная организация подписала вам смертный приговор. И я рад, что мне выпала честь привести его в исполнение!
Наверное, князь просто не принял его слова всерьез. А когда рука Володи с выхваченной непонятно откуда стеклянной трубкой метнулась к ящику, полному смертоносных книг, было уже поздно.
Когда мы с Буревестником услышали взрыв, то оба поняли – он может прозвучать только в доме, где прятались революционеры.
Оба мы почти синхронно выпрыгнули из пролетки. Бросились к дому. Но было поздно. Мы увидели его только издалека. Как и окруживших дом полицейских, жандармов и казаков. Из окна на втором этаже, кажется, именно той комнаты, что я делил с Володей Баградзе, вырывались клубы дыма.
Я устало привалился плечом к стене ближайшего дома. Выхваченный маузер в руке стремительно наливался свинцом. Эта короткая пробежка совершенно лишила меня сил. Остаток их я тратил на то, чтобы не свалиться мешком прямо под ноги Буревестнику.
– Кончено, – произнес революционер. – Раз взорвали Володины бомбы, значит, все. Каюк.
– Возвращаемся в гостиницу, – с трудом выдавил из себя я. – Там решим, что делать дальше.
– Да уж, – кивнул Буревестник, оборачиваясь*^ мне, – делать-то нам, один черт, нечего.
Глава 4
На второй этаж гостиницы Буревестнику пришлось меня практически втаскивать. Я так ослабел, что едва мог передвигать ноги. Для портье даже пришлось разыграть из меня пьяного. Он как раз сменился и не видел, как мы с Буревестником уезжали меньше часа назад.
Не раздеваясь, я повалился на кровать. Сил не было даже на то, чтобы шевелить пальцами. Я думал, что сразу же усну. Однако нет. Сна не было ни в одном глазу. И это было крайне неприятное ощущение. Такое бывает, когда сильно болеешь – с жаром, кашлем, разрывающим горло, и всеми сопутствующими «радостями». Вот и сейчас я ощущал себя точно так же.
Главное же, стоило мне закрыть глаза, как перед внутренним взглядом вставала раз за разом жуткая картина черного дыма, вырывающегося из окна дома, который служил убежищем революционерам. Поэтому я старался подольше держать их открытыми. Наверное, еще и поэтому уснуть никак не удавалось.
Однако сон все-таки победил видения. Хотя он был беспокойным и отдохновения не принес. Просто позволил забыться па какое-то время. Как раз на то, в которое Буревестник покинул меня.
Благодетель как будто был даже рад визиту Буревестника. Хотя тот и явился к нему в неурочный час. Революционера долго продержали на пороге дома, в котором жил некий господин Фробишер – обрусевший англичанин, чьи предки пришли служить еще Петру I.
Буревестник понимал, что это, конечно же, не настоящая фамилия благодетеля. А просто очередной его псевдоним. Хотя он вполне мог быть и англичанином. За то, что благодетель иностранец, говорило многое – хотя бы его тяга к русским поговоркам, которые он говорил то неверно, то совершенно не к месту. В конце концов, полуправда всегда лучше полной лжи.
На пороге Буревестника явно продержали так долго для того, чтобы благодетель успел нацепить свою железную маску и замотать горло шарфом. Вряд ли он постоянно ходит в таком странном виде.
В этот раз благодетель сидел у камина, закинув ногу на ногу. Во вполне домашнем виде, если не считать, конечно, маски и шарфа. А так – халат, мягкие войлочные туфли, домашние брюки. Было в его облике что-то английское. И это совсем не нравилось Буревестнику. Но сейчас ему было просто не к кому больше податься. Приходилось наступать на горло своей гордости и идти на поклон к благодетелю.