А это означало одно — скоро начнется кровавая рукопашная схватка. В ней его людям не выстоять против зулусов. Это Дарнфорд понимал отчетливо.
— Надеюсь, Пуллейн понял, как обстоят дела, — сквозь зубы прорычал Дарнфорд. — Понял, насколько все серьезно.
К нему обернулся один из офицеров конных стрелков. Дарнфорд усмехнулся ему.
— У вас тоже вышли все патроны?
Молодой человек кивнул. Стрельба в рядах ньюкасльцев почти прекратилась. Тогда Дарнфорд вскинул искусственную руку, привлекая к себе общее внимание.
— Отходим! — скомандовал он. — На коней — и в лагерь! Мы сделали все, что могли, видит бог! Пусть другие попробуют сделать больше!
Дарнфорд последним вскочил в седло своего скакуна. Он обнажил саблю, видя приближающиеся толпы зулусов. Понимал, что и верхом ему и его людям не уйти. Их в любом случае ждет смерть. Но так могут спастись те, у кого лошади получше.
Зулусы нагнали их на полпути к палаткам на холме Изандлхвана. Бегство врага отращивает крылья на ногах преследователей, — так говорят в военных краалях зулу. Так и вышло на этот раз. Молодые и горячие воины быстро догнали кавалеристов. В тех полетели легкие копья, сбивая всадников на землю. Их обгоняли, выскакивая из-за невысоких холмов, а то и прямо из травы. В тот день копья зулусов славно попировали!
Энтони Дарнфорд отчаянно рубился саблей, отбиваясь от наседающих со всех сторон зулусов. Вокруг его падали конные стрелки. Сам он спасался лишь благодаря отменному умению обращаться с холодным оружием и своей искусственной руке. На ее металле осталась не одна зарубка от лезвия илква. Под ним убили лошадь, но зулусы стояли столь тесно, что несчастное животное не могло упасть несколько секунд. Но и на земле Дарнфорда не так легко было взять. Он без устали отмахивался от врагов саблей. Рукой с длинными, острыми шипами пробивал щиты из буйволиной кожи, проламывал черепа, оставлял на телах врагов глубокие раны.
Мгновения часто решают судьбу воинов. Одно мгновение стало роковым для Энтони Дарнфорда. Ловкий зулусский воин успел поднырнуть под клинок сабли. Шипы на левой руке полковника разорвали ему плечо, но он лишь скривился от боли, но не остановил удара Широкое и длинное лезвие его илква глубоко вошло в тело полковника, разорвав мундир и плоть. На бунчук пролилось много крови. Зулус прожил немногим дольше Дарнфорда. Удар сабли полковника оборвал его жизнь. Но жизни Энтони Дарнфорда он вернуть уже не мог.
Полковник упал на колено. В него тут же вонзились еще несколько илква. Его повалили на землю, окровавленного и уже бьющегося в агонии. Но не стали топтать и рвать на части. С достойными врагами воины зулу всегда поступали достойно.
Энтони Дарнфорд остался лежать среди тел убитых товарищей и врагов. А зулусы устремились во фланг небольшой армии майора Пуллейна.
Майор Генри Пуллейн грязно выругался. Дома его, даже в нынешнем возрасте, за такое совсем не похвалили бы. Мать напомнила бы о том, что в детстве за куда менее черные слова его заставляли по полчаса драить с мылом рот. А отец наградил бы таким взглядом, что все внутри Генри покрылось бы коркой льда. Но теперь было не до того. Совсем не до того. Отец и мать остались дома — в далекой Британии, — а на него, Генри Пуллейна, сейчас наседали уже с фронта и фланга тысячи зулусов. И далеко не все они честно умирали от пуль.
Гремели залпы. Заливались лаем, будто цепные псы, пулеметы. Но ничто, кажется, не могло остановить наступление зулусов. Черной волной накатывали они на позиции британцев. И не желали больше отступать. В некоторых местах дело уже дошло до рукопашной.
Зулусов отбросили, но это стоило маленькой армии Пуллейна слитком дорого.
Он принял, как ему тогда казалось, единственно верное решение. Отступить в глубь лагеря. Сократить фронт. А потом, если дела пойдут совсем плохо, сформировать батальонное каре. И там уж — будь что будет! Драться до последнего.
Горны заиграли отступление. Ротные коробки в полном порядке, словно на параде, начали отступать спиной вперед. Через каждые десять шагов останавливались и давали сокрушительный залп по зулусам. Черные тела после залпов валились целыми рядами. Только те, что шли в центре вражеского войска, упорно отказывались умирать.
Их тела пятнали, будто моровые язвы, следы множества ранений. Многие даже оружия не могли держать в простреленных несколько раз руках. Иные просто ползли по земле, волоча за собой перебитые пулями ноги. Но умирать — не умирали. Даже страшный пулеметный огонь не смог остановить их.
Расчеты перетаскивали свои орудия на новые позиции. Давали одну-две длинные очереди вместе с залпом шеренг пехоты. Когда же те снова отступали, они подхватывали виккерсы и следовали за ними. И так раз за разом.