— Я позволил себе забыть, что вы не только диссидент, господин Евсеичев, но еще и бывший работник русской тайной полиции, — протянул благодетель. — Мои аплодисменты, мистер жандарм.
— Кстати, я до сих пор числюсь в бессрочном отпуске по своему ведомству, — усмехнулся я. — Так что, можно сказать, я и не бывший жандарм. А вполне себе действующий.
— Хватки вы в отпуске не потеряли. С такой хваткой вам легко будет пробиться в Африке. Вы вполне сможете даже сколотить там себе неплохое состояние.
— Если, конечно, вы поможете мне туда добраться.
— Помогу, — кивнул после секундного раздумья благодетель. — Но только с одним условием. Вы, мистер Евсеичев, должны будете послужить британской короне. Черным мундиром. Знаете, кто это такие?
— В общих чертах, — кивнул я. — И да, я согласен послужить Британии какое-то время наемным офицером. Это достойная плата за вашу помощь, мистер Фробишер.
— Отлично, — благодетель взял свой редингот, но надевать не стал, просто перебросил через руку. В другую руку взял цилиндр. — На днях я сообщу, каким именно образом я помогу вам покинуть город. Скорее всего, вам обоим предстоит отправиться в Баку. А там уже разберемся, что к чему. До встречи, господа.
Он набросил на плечи влажный редингот, надел цилиндр и вышел. На прощание приложил два пальца к тулье шляпы.
— Завтра будут хоронить князя Амилахвари, — заметил Буревестник, когда за благодетелем закрылась дверь. — Я пойду на кладбище. Может, и не увижу, как эту сволочь в землю зарывают, но хоть издалека погляжу на его гроб.
— Его не зароют, — ответил я. — У князей Амилахвари в Тифлисе есть свой склеп.
— Вот и погляжу, как его туда заносить будут, — с мстительной жестокостью заявил Буревестник. — Говорят, его в закрытом гробу хоронят.
Я слышал те же сплетки, что и мой спутник. Люди шептались о том, что молодого князя Амилахвари взорвали во время разгрома тайного убежища террористов. И в церкви, где его отпевали, стоял закрытый гроб.
— Я пойду с тобой, — сказал я. — Только оружие оставим тут — в гостинице. Слишком много будет на кладбище жандармов и полиции.
— Боишься, что я выкину что-нибудь? — в лоб спросил у меня Буревестник.
— Будь у тебя хоть одна бомба из тех, что Володя делал, я бы опасался. А так, — я развел руками, — нет. Ты не такой дурак, чтобы разменивать себя на пару— тройку рядовых жандармов или даже офицеров. А до действительно серьезных людей, вроде графа Сегеди, без бомбы не добраться.
— Тут ты прав, Никита, — не стал спорить Буревестник. Мы с ним уже второй день как перешли на ты.
Кажется, именно мои слова убедили его, что устраивать акцию на похоронах князя Амилахвари будет верхом глупости.
Я впоследствии много думал, а не стоило ли тогда позволить ему сделать это. Скорее всего, акции стоила бы Буревестнику жизни — да он, казалось, искал смерти в те дни. И, быть может, история потом пошла бы совсем иначе. Однако я остановил его. Наверное, потому, что Буревестник не был совсем уж скверным человеком. Просто он служил своим идеям. Как и Володя Баградзе. А возможно, именно из-за Володиной гибели я и остановил Буревестника. Не могу точно сказать.
Однако я поступил так, как поступил. И дальнейшая история Русской империи развивалась именно так, а не иначе. Не терпя, как известно, сослагательного наклонения.
Процессия, шагавшая за гробом молодого князя. Амилахвари, была невелика. Однако почти вся состояла из людей в мундирах. Военных и статских. И чины шагали большие. Сверкали в редких лучах зимнего тифлисского солнца золотые галуны и эполеты. Побрякивали чиновничьи шпаги и офицерские сабли. Отдельной группкой собрались старики, одетые в расшитые чохи и черкески, с наборных поясов, украшенных серебром, свисают кинжалы, отделанные драгоценными камнями. На головах лохматые папахи из дорогой шерсти. Это были дальние родичи князя, что жили не в Тифлисе, а в разбросанных по Кавказским горам городках и селениях.
— Скольких бы гадов одной бомбой накрыть можно было, — едва слышно произнес Буревестник. Даже я скорее додумал, чем услышал его слова.