И вообще, какие у меня основания думать, будто это привходной храм? На мгновение все мои самые страшные кошмары вновь обрушились на меня, и я живо вспомнил и падение, и кружение по коридорам, и веревку, и мои раны, и видения, которые на самом деле были видениями. Неужели это конец? Впрочем, может быть, так даже милосерднее? Мои вопросы оставались без ответов, а я упрямо шел вперед, пока судьба в третий раз не ввергла меня в беспамятство.
Теперь обошлось без видений, так как неожиданность происшедшего выключила не только мое сознание, но и подсознание. Делая очередной шаг в том месте, где вонь была уже настолько сильна, что у меня не хватало физических сил ей противостоять, я поздно заметил черную каменную лестницу и покатился по ней в зловещую тьму.
Дыхание вернулось ко мне только благодаря врожденной живучести здорового организма. Я часто думаю о той ночи и нахожу смешными свои повторяющиеся обмороки, словно взятые из дешевых киномелодрам тех лет. Конечно, не исключено, что этих обмороков не было вовсе и весь мой подземный кошмар – всего лишь видения одного долгого беспамятства, которое началось из-за шока, связанного с падением в бездну, и закончилось с целительным прикосновением наземного ветерка и первых лучей поднимающегося солнца, когда я лежал, простертый на песке, перед розовевшим насмешливым ликом великого сфинкса.
Сам я предпочитаю эту версию и обрадовался, когда полицейские сказали мне, что кто-то взломал решетку, преграждавшую вход в храм Хафры, а неподалеку действительно есть довольно широкий колодец, который ведет в необследованную часть подземелья. Еще я обрадовался, когда врачи не обнаружили в моих ранах ничего такого, что не было бы естественным следствием драки, слепоты, падения – возможно, во внутреннюю галерею, – а потом я еще освобождался от пут, полз наверх, выбирался из подземелья, ну, в общем… очень утешительно. И все же я уверен, все не так просто. Я слишком хорошо помню свое ужасное падение, чтобы считать его наваждением… К тому же разве не странно, что никто не узнал по моему описанию человека, предложившего себя мне в гиды, – Абдуллу Раиса эль-Дрогмана, у которого был замогильный голос, а лицо и усмешка точь-в-точь как у фараона Хафры?
Я прервал рассказ… наверное, из-за нежелания вспоминать о том последнем, что случилось со мной и что наверняка было галлюцинацией. Однако я обещал рассказать все и не нарушу свое обещание. Когда я очнулся – или мне показалось, что я очнулся, – после падения с черной каменной лестницы, я был, как прежде, один и в полной темноте. Вонь, которая и раньше была отвратительна, стала невыносимой, однако я уже как-то принюхался к ней и стоически ее терпел. Почему-то я пополз прочь от того места, откуда шел смрад, ощущая под окровавленными ладонями гигантские блоки мощного перекрытия. Один раз я стукнулся головой обо что-то твердое и быстро определил, что это основание колонны немыслимой толщины, покрытое хорошо прощупываемыми гигантскими иероглифами.
Я пополз дальше и обнаружил на большом расстоянии друг от друга другие массивные колонны, как вдруг мое внимание привлекло нечто, уже воздействовавшее на мое подсознание, а теперь добравшееся и до сознания.
Откуда-то из еще более дальней глубины до меня доносились звуки – ритмичные, довольно громкие и ни на что не похожие. Почти интуитивно я понял, что они принадлежат какому-то старинному обряду, а так как я был порядочно начитан в египтологии, то определил их как звуки флейты, самбуки, систры и тимпана. В их мерных свисте, гудении, треске и ударах я ощутил страх, какой, к счастью, неведом земле. Он был странным образом не похож на личный страх и принял форму объективной жалости к нашей планете, терпящей в своих глубинах кошмары, что прятались за внушающей ужас какофонией. Звуки становились громче. Они приближались. Потом – пусть все боги, какие ни на есть, сделают так, чтобы никогда больше ничего подобного со мной не случилось, – я услышал вдалеке негромкую отвратительную тысячелетнюю поступь марширующих созданий.
Поразительно, как столь разные движения сочетались в идеальном ритме. За маршем подземных чудовищ стояла муштра тысяч нечестивых лет… цокот, топот, шарканье, шорох… и все это под немыслимую разноголосицу импровизировавших инструментов. А потом – боже, убери все арабские сказки из моей памяти – мумии без душ… бродячие ка… орды мучимых дьяволом мертвецов за сорок веков правления фараонов… составные мумии, ведомые сквозь ониксовую пустоту фараоном Хафрой и его царицей упырей Нитокрис…