Внезапно вниз по ступенькам хлынула теплая мыльная вода, побежала вокруг ее ног и дальше, всего сантиметров семь в глубину, но напористая и бурная, с барашками тут и там, словно кто-то без предупреждения опорожнил ванну. От воды чем-то пахло, но запах она не узнала – слабый и химический, возможно, от какой-то чистящей жидкости. Вода что-то несла: оно то сдвигалось, то приставало к брусчатке, то снова сдвигалось, прозрачное и слегка зеленоватое; в остальном похожее на мертворожденного котенка.
Виктория зажала рот рукой.
– Ну не знаю я! – услышала она крик из окна высоко над головой. – Не знаю, куда он делся!
Она уставилась на эту штуку у ног. На вид зародыш, но в то же время законченный и полноценный. Теперь вся вода стекла. Это было не млекопитающее – возможно, даже не рыба. Викторию передернуло. Она гадала, может, это осьминог на ранней стадии развития, представила себе, что в каком-нибудь китайском ресторане в фахверковом[11] домике, отстоящем от главной улицы, треснул аквариум. Коснулась этой штуки мыском, тут же отвернулась и посмотрела вниз по склону, куда истончающейся пленкой сбегала вода.
– Какой ужас, – сказала она вслух, снова глядя на небо.
Когда через полчаса она поднималась по ступеням обратно, побродив по другой стороне Севернского моста, смотреть уже было не на что. Вода высохла. Зародыш – если это был зародыш – пропал. Вокруг высились стены из песчаника и замызганные окна, немые и пустые. Она поторопилась по лестнице обратно на торговые улочки. «Сейнсбери» нашелся сразу, окруженный акрами ярких и пустых парковок; а вот «Маркс и Спенсер» от нее скрывался. Наконец она наткнулась на кафе под названием «У Перл», пристроившееся на площади за магазинами. Внутри было пусто, не считая старика, который сидел за столом и неторопливо ел фасоль на тосте. Посреди зала стояла женщина в розовом комбинезоне и таращилась в окно с задумчивым выражением, словно начала что-то делать, а потом забыла что. Увидев Викторию, она зашла за стойку. На кармане ее комбинезона было прострочено имя «Перл».
– У вас есть вайфай? – спросила Виктория.
– Есть, но он никогда не работает.
– Но попробовать можно?
Старик перестал жевать, чтобы следить за разговором. Глаза у него были воспаленные, кожа натянулась на как будто хрупких костях лица; суставы пальцев и запястий были распухшими и больными. И все же в нем чувствовалась какая-то живость. Перед тем как выйти в то утро из дома, он надел семидесятническую нейлоновую гоночную куртку и аккуратно причесался. Теперь он со скрипом отодвинулся на стуле, со скрипом пододвинулся обратно и, добившись таким маневром внимания Виктории, произнес:
– И дверь неплотно прикрыта.
– Простите, – сказала Виктория. – Это я виновата.
– Ей нужно прям колотить. С силой. Все мои годы не закрывается как следует.
– «Все мои годы», – передразнила Перл. А потом – Виктории: – Чем могу помочь?
– Пирог у вас на вид вроде ничего.
– Морковный пирог Перл, – сказал старик как будто про себя, с каким-то задумчивым презрением. – Кому-то, видать, нравится, но я не большой охотник.
– Доедай уже свою фасоль, – сказала женщина за стойкой. – Или выметайся отсюда.
Он уставился на нее, потом в сторону.
– Какой-то он не такой, – пожаловался он. – Почему-то с рыбным привкусом. – Старик бросил вилку и нож на тарелку.
– Можешь выметаться, я не шучу.
– Твой дедушка работал в шахте, – сказал он. – Тебе-то не понять, что это такое. Каждый час каждого дня – на коленях в затопленной яме под Пекфортоном. – Его глаза увлажнились. – А потом, выйдя на пенсию, он забрал вместе с собой из тьмы семь белых пони…
– Пошел вон, если не заткнешься. Я не шучу, старый хрыч.
– Его жизнь подошла к концу, но он решил сдержать слово и подарил им хороший дом, как и обещал.
Поскольку эспрессо здесь не подавали, Виктория взяла морковный пирог с чашкой чая. Пароль от вайфая предъявили на бумажке в рукописном виде. Каждую 2-ю можно было прочитать как Z, каждую 5-ю – как S; прописная I могла быть как строчной l, так и просто 1. Она сидела за столиком у окна, методично перебирая комбинации. Приходили и уходили группки посетителей – женщины с младенцами или лакленд-терьерами; туристы, вскарабкавшиеся по склону от многолюдных исторических достопримечательностей вдоль реки. Все трепались. Виктория взяла еще чай.
К обеду кафе заполнили бригады мужчин с местных строек. В своем одночасовом отпуске они кричали от смеха из-за статьи в «Сан», от них запотели окна; но с женщиной за стойкой вели себя тихо и осторожно. В них сквозила опасливость детей. В ответ Перл их безжалостно дразнила. Она была высокой, моложе, чем дашь с виду, нацепляла пустую кривую улыбку, не совпадавшую с языком ее тела. Для них между ней и ее поверхностью всегда будет стоять преграда; искусственный раздел. Она будет ценить его и поддерживать с умом. А что еще остается в мелком городишке на пути из Шропшира в никуда? А если – как станет очевидно потом – в ней и есть что-то еще, то эти мужики в сигнальных куртках и строительных касках никогда не догадаются что.