Очутившись на арене, Быков завертел головой, выискивая похитителя «Никона», однако вокруг было уже не менее десятка красных рубах, а их обладатели были одинаково смуглыми и черноволосыми.
– Черт! – выругался Быков, а потом прибавил к сказанному еще несколько гораздо более крепких и смачных словечек.
– Не выражайся при даме, – предупредил юноша.
– Дама?
Это утверждение поразило Быкова еще сильнее, чем то, что к нему обратились на родном языке, пусть не самом чистом, но и без тяжеловесного акцента, с которым обычно изъясняются иностранцы. Бросив несколько настороженных взглядов по сторонам, он увидел только мужчин – стоящих, сидящих, продолжающих по инерции разбегаться или переходящих на шаг, потому что замереть сразу после отчаянного кросса не получалось.
Последних быков загоняли в ворота. Стадион вокруг арены был наполовину заполнен зрителями, предвкушающими начало корриды. Возле двух или трех лежащих тел суетились санитары. Полицейские, похожие на черные тени, сновали в толпе, утихомиривая тех, кто не мог сделать этого самостоятельно. Мимо прошествовал голый по пояс здоровяк с расквашенным носом, выкрикивающий то ли проклятия, то ли благодарения небесам.
Быков снова уставился на юношу, который, как стало очевидно при ближайшем рассмотрении, юношей вовсе не являлся.
– Ты рехнулась, девочка? – спросил Быков. – Острых ощущений захотелось? Тебе жить надоело?
Перед ним стояла девушка лет двадцати. Выпуклости груди и несколько светлых прядей, выбившихся из-под кепки, придали ей женственности, которой до сих пор не хватало. Еще Быков рассмотрел трещинки на губах без помады, пикантную родинку над ними и зеленоватый оттенок кошачьих глаз, не обведенных тушью, а окаймленных ресницами.
– Отвечаю по пунктам, – произнесла девушка, ничуть не смутившись от грозных окриков. – Я нормальная. Ощущений мне хватает – и острых, и всяких разных. Жить мне не надоедает, потому что это ужасно интересно. Еще вопросы будут?
– Один. – Быков поднял указательный палец. – Зачем ты это сделала?
– А ты?
Ее акцент и манера общения выдавали заграничное воспитание. Скорее всего, она была дочкой эмигрантов, выросшей на иностранной почве, но не утратившей своих корней.
– Я фотограф, – сказал Быков, кивком предлагая покинуть арену, где делать было уже нечего. – Снимал забег.
– На мобильник?
В тоне девушки просквозило нескрываемое пренебрежение.
– Почему на мобильник? – обиделся Быков. – Я профессиональный фотограф.
– Ага. Профи. И где твоя камера, профи?
– Мне, между прочим, почти сорок.
– А мне девятнадцать, – сообщила девушка. – И что с того?
Продравшись сквозь возбужденное людское месиво, они вышли на улицу, по которой удирали от стада. Теперь в это верилось с трудом. О забеге напоминали лишь яркие микроавтобусы с надписями «Ambulancia».
Балконы опустели. Народ как ни в чем не бывало веселился, балагурил и пританцовывал под аккомпанемент уличных музыкантов.
– Я тебе в отцы гожусь, – брякнул Быков и покраснел, как это случалось всегда, когда он изрекал какую-нибудь банальность или глупость.
– Нет, не годишься, – возразила девушка. – У меня есть свой. Так где твоя камера? Или ты делал воображаемые снимки?
Она пальцами изобразила прямоугольник и, посмеиваясь, «отсняла» пару воображаемых кадров.
Покраснев еще сильнее, Быков бегло перечислил наиболее известные издания, публиковавшие его работы. Это было очень по-детски, и он прекрасно все понимал, но ничего не мог с собой поделать: в зеленых глазах новой знакомой хотелось выглядеть как можно значительнее и интереснее.
Вместо того чтобы высмеять его хвастовство, она присвистнула:
– О-о, здорово! Если ты не привираешь, конечно.
– Погляди в Интернете, – предложил Быков, вдоволь натешив свое самолюбие. – Здесь должен быть вай-фай.
Он кивнул на вывеску кафе, до которого они незаметно дошли, свернув в первый попавшийся проулок.
– Я тебе верю, – успокоила его девушка тоном старшей сестры, беседующей с расхваставшимся братишкой. – Но в кафе зайти надо. Должна же я угостить тебя хотя бы кофе. Ты ведь мне жизнь спас. Ну, если не жизнь, то здоровье. Тебя, кстати, как зовут?
– Дима, – представился Быков. – В смысле, Дмитрий.
– Я Алиса, – просто сказала девушка.
– Из Страны чудес?
– Нет. И не из Зазеркалья. Пойдем.
Она сама открыла дверь, что лишний раз подчеркивало ее иностранное воспитание, пронизанное феминизмом. Женщины Запада не хотели, чтобы за ними ухаживали. Это задевало их достоинство, напоминая о разделении человечества по половому признаку.