Беатрис на мгновение отвела взгляд.
— О, ничего. Две прошлые ночи меня мучили кошмары. И то же у большинства людей здесь. Забудьте это… Ответьте мне, Роберт, серьезно — если я решу остаться, останетесь ли вы? Вы сможете поселиться здесь…
Керанс улыбнулся.
— Пытаетесь соблазнить меня, Беа? Что за вопрос. Вы не только самая прекрасная женщина здесь, вы вообще единственная женщина. Нет ничего более необходимого, чем альтернатива. У Адама не было эстетического чувства, но и имея его, он не смог бы понять как прекрасна Ева, поскольку…
— Вы нынче откровенны. — Беатрис встала и подошла к краю бассейна. Она обеими руками перебросила волосы на лицо, ее гибкое тело сверкало в солнечных лучах. — Но разве все действительно так безысходно, как утверждает Риггс? У нас останется крейсер.
— Он поврежден. Первый же серьезный шторм потопит его как ржавую жестянку.
Ближе к полудню, когда жара на террасе стала невыносимой, они оставили дворик и перешли внутрь. Двойные венецианские стекла пропускали лишь часть солнечного света, воздух внутри был прохладен. Беатрис растянулась на длинной, покрытой какой-то шкурой бледно-голубого цвета, софе; рука ее играла мехом. Это здание принадлежало деду Беатрис и было ее домом с тех пор, как вскоре после ее появления на свет, умерли ее родители. Выросла она под присмотром деда, одинокого чудаковатого промышленного магната. Керанс не знал источников его богатства; когда он спросил об этом Беатрис вскоре после того, как они с Риггсом обнаружили под крышей небоскреба ее двухэтажную квартиру, она кратко ответила: «Скажем так, у него было много денег». В прежние времена этот богач был известным меценатом. Вкус его был эксцентричен и причудлив, и Керанс часто размышлял, насколько же его личность отразилась во внучке. Над камином висела большая картина Дельво — сюрреалиста XX века; на ней женщина с обезьяньим лицом, обнаженная до пояса, танцевала со скелетами в смокингах на фоне многоцветного пейзажа. Другую стену украшали фантасмагорические джунгли Макса Эрнста.
Некоторое время Керанс молча смотрел на тусклое желтое солнце, пробивавшееся через экзотическую растительность на картине Эрнста; неясное чувство воспоминания и узнавания появилось у него. Вид этого древнего солнца что-то будил в глубинах его подсознания.
— Беатрис!
Она смотрела на него, пока он шел к ней.
— В чем дело, Роберт?
Керанс помедлил, чувствуя, что с этого момента жизнь его делает поворот, вступая в полосу непредсказуемых потрясений и перемен.
— Вы должны осознать, что если Риггс уйдет без нас, позже мы сами уйти не сможем. Хорошо, остаемся!
Глава 3
К новой психологии
Поставив свой катамаран на якорь у причальной площадки, Керанс по трапу поднялся на базу. Подойдя к двери в защитной сетке, он обернулся и сквозь волны зноя, заливавшего лагуну, рассмотрел на другом берегу у балконных перил фигуру Беатрис. Он помахал ей рукой, но она отвернулась, не отвечая.
— Сегодня у нее плохое настроение, доктор? — сержант Макреди вышел из каюты охраны, на его лице с острым, как клюв, носом изобразилось подобие усмешки. — Она — необычная личность, не правда ли?
Керанс пожал плечами.
— Как понять этих девушек, слишком давно живущих в одиночестве, сержант? Если вы позволите, они быстренько сведут вас с ума. Я старался убедить ее собрать вещи и отправиться с нами. Вряд ли мне это удалось.
Макреди заинтересованно рассматривал крышу далекого небоскреба на противоположном конце лагуны.
— Я рад это слышать, доктор, — заметил он уклончиво, и Керанс так и не понял, относится ли его скептицизм к Беатрис или к нему самому.
Останутся они или нет, но Керанс решил делать вид, что они уходят вместе с отрядом: каждую минуту из последующих трех дней следовало использовать для увеличения их запасов; нужно было тайком унести со складов базы как можно больше необходимого оборудования. Керанс все еще не решился окончательно — вдали от Беатрис сомнения снова охватили его, и он уныло размышлял, насколько искренна была она с ним — эта Пандора с ее смертоносным ртом и ящичком, полном желаний и разочарований, с легко открывающейся и столь же легко захлопывающейся крышкой. Он знал, что колебания ясно читаются на его лице, и это мучило, ведь и Риггс, и Бодкин легко могли понять его состояние, и все-таки он решил не ставить точку до последней возможности. Он хоть и не любил эту базу, но знал, что вид уплывающей станции подействует на него, как мощный катализатор страха и паники, и тогда любые надуманные причины его отказа уехать не помогут ему выдержать это испытание. Го назад он случайно остался один на небольшом рифе. Ему довелось проводить дополнительное геомагнитное исследование, и он не услышал сирену, так как снимал показания приборов в глубокой пещере. Когда десять минут спустя он выбрался наружу и обнаружил, что база находится в шестистах ярдах от берега, причем расстояние между ними увеличивается, он ощутил себя как ребенок, внезапно лишившийся матери. Тогда он волевым усилием преодолел страх, и успел выстрелить из сигнального пистолета.