Ощущая тяжесть медного компаса в кармане, Керанс сказал:
— Значит, вы полагаете, что рост температуры и радиации пробудят эти механизмы в нашем сознании?
— Не в сознании, Роберт. Информация о развитии нашего вида закодирована в каждой хромосоме и в каждом гене. Каждый шаг, сделанный нами на пути эволюции, — веха, закрепленная в органической памяти — от энзимов, контролирующих углеродно-кислородный цикл, до сплетения нервов спинного мозга и миллиардов клеток головного мозга — везде зафиксированы тысячи решений, принятых в периоды внезапных физико-химических кризисов. Как психоанализ восстанавливает психические травмы, перенесенные человеком в детстве, так и мы теперь, открывая древнейшее табу, заглядываем в археопсихическое прошлое, спавшее целые эпохи. Краткий период индивидуальной жизни не должен вводить нас в заблуждение. Каждый из нас столь же стар, как и весь животный мир, а наши кровеносные сосуды — струи огромного моря всеобщей памяти. Одиссея зародыша в утробе матери воспроизводит всеобщее эволюционное прошлое, а его центральная нервная система — это заполненная временная шкала, где каждый позвонок представляет собой символическую остановку.
Чем ниже по уровням центральной нервной системы мы станем спускаться — от головного мозга через спинной к костному — тем глубже будем отступать в прошлое. Например, узел между грудной клеткой и поясничным позвонком — есть великая переходная зона между рыбами, дышащими с помощью жабр, и земноводными, дышащими легкими, — по времени примерно соответствующий тому, что мы наблюдаем теперь на берегах лагуны — между палеозойской и триасовой эрами.
Бодкин возвратился к своему столу и провел рукой по стопке папок. Слушая его спокойный и неторопливый голос, Керанс подумал, что ряд черных дисков напоминает модель спинного мозга. Он вспомнил слабые удары барабана, воспроизведенные проигрывателем в каюте Хардмана, и те странные ощущения, которые вызвал у него этот звук.
Бодкин продолжал:
— Если желаете, можно назвать это психологией всеобщего эквивалента, а для краткости — невроникой, или отбросить как метабиологическую фантасмагорию. Однако я уверен, что по мере того, как мы возвращаемся в геофизическое прошлое Земли, мы возвращаемся назад и в подсознании, переходя от одной геологической эпохи к другой, со свойственной каждой из них уникальной флорой и фауной, как путешественник на машине времени Уэллса. И это не чисто внешнее изменение, а всеобщая переориентация личности. Если мы позволим призракам подсознания овладеть нами, они безжалостно потопят час, как обломки разбитого судна. — Он выбрал один из дисков, затем с неуверенным видом отложил его в сторону. — Сегодня в эксперименте с Хардманом я пошел на риск, используя камин для того, чтобы поднять температуру до ста двадцати градусов, но опыт не удался. В течение трех недель он противился своим кошмарам, но в последние несколько дней смирился с ними и позволил им увлекать себя в прошлое без всякого сознательного контроля. Для его здоровья нужно, чтобы он больше бодрствовал, — для этого и нужны будильники.
— Если он станет заводить их, — хладнокровно парировал Керанс.
Снаружи послышался шум катера Риггса. Подойдя к окну, Керанс смотрел, как катер по крутой дуге приближается к базе. Когда катер причалил, Риггс некоторое время о чем-то совещался с Макреди. Несколько раз он указывал своей дубинкой на испытательную станцию, и Керанс был уверен, что они обсуждают ее буксировку. Однако он оставался неподвижным. Рассуждения Бодкина и его новая модель психики — невроника — дали вполне четкое объяснение переменам, происходившим в его сознании. Убежденность директора Объединенных Наций в том, что в пределах нового периметра, очерченного Арктическим и Антарктическим кругами, жизнь будет продолжаться, как раньше, с прежними социальными и семейными нормами, была явно ошибочной, и это становилось все очевиднее по мере того, как повышение уровня воды и температуры заставляло сдавать полярные редуты один за другим. Чем составлять карты новых заливов и лагун, следовало решать более важную задачу — исследовать меняющуюся психологию человечества.
— Алан, — обронил он через плечо, все еще глядя на жестикулирующего на пристани Риггса, — почему вы не шлете доклад в Берд, я думаю, их необходимо поставить в известность! Всегда остается шанс, что…
Но Бодкин уже вышел. Керанс слышал, как его шаги слабо прозвучали на лестнице и замерли в каюте, усталые шаги человека, слишком старого и слишком опытного, чтобы беспокоиться о чем-либо, что лично его не касалось.