В течение 2 часов летчики этим и занимались. Каждый сосредоточился на своей цели, определяя лучшие пути подхода и отхода. Известные зенитки были показаны на макетах, и все постарались их запомнить. Экипаж Мартина должен был лететь к Мёну вместе с Гибсоном и Хопгудом. Они стояли и глазели на модель.
— Как лучше выходить в атаку? — спросил Легго.
— Прежде всего нужно определить боевой курс! — ответил Мартин, — Вот отсюда! — он ткнул пальцем в отмель, сбегающую в озеро, и провел линию прямо в центр дамбы между двумя башнями. Она воткнулась в стену под прямым углом. — Низкий широкий круг. Выходим над отмелью, и мы на верном пути.
В 20.00 Гибсон наконец удовлетворился их знаниями и сказал:
— Теперь убирайтесь и немного перекусите. Однако держите рты на замке. Не вздумайте даже шепнуть своему экипажу. Они все узнают завтра. Если наружу просочится хоть капля, завтра ночью вы просто не вернетесь.
В столовой стрелки, инженеры и радисты, которые, трясясь от нетерпения, ожидали новостей, в течение 5 часов гадая и рассуждая, были страшно разочарованы.
Тоби Фоксли, стрелок Мартина, набросился на своего пилота:
— Ну, что там?
— Ничего, — ответил Мартин беззаботно. — Новые тренировки. Вот и все. Вы все услышите завтра.
— Тренировки? — чуть не взвыл Фоксли. — Я не верю. Не может быть.
— Это правда.
— Ты клянешься?
— Я клянусь, — с постной миной соврал Мартин.
— Иисусе! — сказал Фоксли. — Мне нужно выпить. Что ты будешь?
— Шэнди, — ответил Мартин, который перед полетом почти не пил. Фоксли одарил его долгим холодным взглядом.
— Мартин, — сказал он, — ты гнусный лжец.
Они вместе хлопнули шэнди и отправились спать, прихватив с собой маленькие белые таблетки, которыми их снабдил доктор, чтобы они смогли заснуть. Когда Гибсон уже собрался уходить в свою комнату, подошел встревоженный Чарльз Уитворт и тихо сообщил:
— Гай, мне очень жаль, но Ниггера только что задавила машина рядом с лагерем. Он погиб мгновенно.
Автомобиль даже не остановился.
Гибсон долго сидел на кровати и смотрел на царапины, которые оставил Ниггер на двери, когда скребся, чтобы его выпустили. Они были вместе с начала войны, и гибель Ниггера казалась дурным предзнаменованием.
Утро 16 мая было солнечным. Учитывая суету, которая длилась весь день, поразительно мало людей в Скэмптоне догадались, что происходит. Даже после того, как самолеты взлетели намного позднее, чем обычно, люди подумали, что это обычный тренировочный полет.
Сразу после 9.00 Гибсон ввалился в свой офис и приказал Хамфри дать ему программу полетов.
— Учебных, сэр? — это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Нет. То есть да, для всех остальных. — Так как Хамфри выглядел немного озадаченным, Гибсон пояснил: — Ночью мы совершим боевой вылет, но я не желаю, чтобы об этом хоть кто—то узнал. Озаглавь лист «Программа ночных полетов». И ни в коем случае не ставь слова «боевой приказ».
Уотсон, старший оружейник, сновал туда—сюда вместе с Каплом, страшно занятый. Пилоты проверяли свои компасы. Тревор—Рупер проследил, чтобы пулеметные ленты были снаряжены только трассирующими патронами. Ночью они похожи на маленькие метеоры, а людям, по которым ведется огонь, они кажутся пушечными снарядами. Возникла идея напугать зенитчиков и сбить им прицел. Каждый самолет имел 2 пулемета Браунинг–303 в носовой башне и 4 таких же пулемета в хвостовой. Каждый ствол выпускал 12 пуль в секунду. Поэтому хвостовая башня казалась противнику чудовищем, выплевывающим по 48 пылающих снарядов в секунду. Всего же в лентах имелось 96000 патронов.
Ближе к полудню прилетел «Москито» со свежими снимками дамб. Вода в Мёне стояла всего в 4 футах от гребня. После ланча «Гремлин» Мэтьюз, офицер—метеоролог в Грантхэме, переговорил с остальными метеорологами группы и в течение получаса наносил на карту сеть кривых линий. На таких совещаниях редко царит согласие, но сегодня оно имелось. «Гремлин» отправился к Кохрейну.
— Ночью все будет нормально, сэр.
Он точно пообещал хорошую погоду над Германией.
— Что? — переспросил Кохрейн. — Никаких «если, может быть и наверное»?
«Гремлин» на секунду заколебался, а потом твердо ответил:
— Никаких, сэр. Все должно быть хорошо.
Кохрейн сел в автомобиль и помчался в Скэмптон.
Около 16.00 громкоговорители приказали ВСЕМ экипажам 617–й эскадрильи собраться в комнате для инструктажа. Вскоре 133 заинтригованных молодых человека сидели на скамьях (двое болели).
Гибсон повторил то, что он сказал прошлой ночью. Уоллис, как обычно педантично, рассказал им о дамбах и о том, что даст их разрушение. Кохрейн завершил инструктаж короткой, бодрой речью.
Окончательный план был таким:
Соединение 1: 9 самолетов тремя волнами с интервалами 10 минут между ними.
Гибсон,
Хопгуд,
Мартин.
Янг,
Эстелл,
Малтби.
Модсли,
Найт,
Шэннон.
Они должны были атаковать Мён, а после разрушения дамбы те, у кого еще останутся бомбы, должны были лететь в Эдер.
Соединение 2: Одна волна в сомкнутом строю.
МакКарти,
Байерс,
Барлоу,
Райс,
Манро.
Они должны были атаковать Зорпе, пересекая берег по северному маршруту, что запутать германскую систему ПВО.
Соединение 3:
Таунсенд,
Браун,
Андерсон,
Оттли,
Бэрпи.
Они должны были стартовать в качестве мобильного резерва.
Ужин в столовой прошел тихо. Предгрозовое затишье. Никто не говорил много. Для наземного персонала это был тренировочный полет, но летчики знали, что это не так, и не могли ничего сказать. Поэтому в воздухе витало болезненное напряжение.
Зато Анна Фаулер догадалась, что вылет будет настоящим. Она подметила, что летчики едят яйца. Обычно они это делали перед боевым вылетом. Большинство женщин этого не заметили, а она начала беспокоиться о Шэнноне.
Динги Янг сказал Гибсону:
— Могу я забрать твои яйца, если ты не вернешься?
Однако это была обычная шутка перед боевым вылетом, и Гибсон в ответ тоже как—то отшутился.
По двое, по трое они побрели в ангар и начали переодеваться. До старта еще оставался час, и света было вполне достаточно. Время — 20.00. Мартин сунул своего маленького мишку коала в карман комбинезона и застегнул клапан. Это была серая меховая кукла высотой 4 дюйма с черными глазами—пуговками. Мать подарила ему этого мишку в качестве талисмана, когда началась война. И мишка всегда и везде летал вместе с Мартином.
Они вышли на траву и растянулись на солнышке. Курили, спокойно беседовали, ждали. Анна была вместе с Шэнноном. Динги Янг как обычно отправился в свой кабинет. Он не страдал предчувствиями. Манро наполовину спал в плетеном кресле.
Появился Гибсон и пошел к Пауэллу.
— Чифи, я хочу, чтобы ты похоронил Ниггера рядом с моим офисом в полночь. Ты сделаешь?
— Конечно, сэр.
Пауэлл удивился странной просьбе озабоченного Гибсона. Тот не сказал Пауэллу, что в полночь будет на высоте 50 футов над Германией недалеко от Рура. Он решил, что в случае чего он должен уйти в землю вместе с Ниггером. Гибсон сказал Хопгуду:
— Завтра мы напьемся, Хоппи.
Гибсон обнаружил, что хочет, чтобы время летело побыстрее. Остальные желали того же. Все будет в порядке, когда они поднимутся в воздух. Так было всегда. В 20.50 он сказал:
— Ладно, парни. Пора двигаться.
Люди, валявшиеся на траве, потащили парашютные ранцы к машинам и залезали следом. Грузовики развозили летчиков к самолетам, стоящим по периметру поля. Шэннон на секунду заскочил в раздевалку. Выйдя, он обнаружил, что остался только его экипаж, который с нетерпением дожидался своего командира.
Лысый йоркширец Джек Бакли сказал, изображая строгого отца:
— А ты почистил зубы, Дэвид?
Шэннон ухмыльнулся, элегантно запрыгнул в грузовик, и они тоже отбыли. Шэннон имел один из лучших экипажей. Бакли, хвостовой стрелок, был самым старшим из них. Он происходил из зажиточной семьи. Дэнни Уокер был великолепным штурманом. Он был канадцем. Бомбардир Самптер был более метким, чем ас—истребитель. Радист Брайан Гудол был таким высоким, тощим и сутулым, что его прозвали «Конкейв» (свод небес). И в воздухе моложавый Шэннон был непревзойденным мастером.