Чем ближе подходил он, тем крепчала песня и терзала его сердце. Он, не останавливаясь, по бревну взлетел на затор и сразу стукнул своим багром в бревно около багра Ивана Свирщева.
Свирщев разогнулся:
— Вот что, Дубовик: иди своей дорогой. Мы разберем затор без тебя.
— Как же это так, Иван…
— А вот так, иди своей дорогой. Сплав еще только начался, и уже видишь, что из-за тебя происходит. Иди, Дубовик.
Павел растерянно обвел глазами бригаду, но никто не поднял головы, не взглянул на него. Даже Довнар не повернулся в его сторону.
Он положил на плечи багор и пошел: надо было забрать в избушке свою котомку. Теперь он понял, что из бригады его выгнали навсегда…
Он снял котомку с гвоздя и вышел.
Возвращаться на лесоучасток он уже не мог. Он закинул котомку за плечо и стал у порога, не зная, куда направиться.
В это время по тропинке, что шла вдоль берега, промчался всадник. Дубовик узнал его: это был парторг Ковалевский. Вероятно, там, в верховьях реки, откуда шел лес, поняли, что где-то тут создался затор и поднял воду в реке. Холодный пот выступил на лбу Дубовика. Только теперь, в эту минуту, он понял, какое преступление совершил он. Это из-за него по всей реке поднялась тревога. Если бы он мог предвидеть такое несчастье, разве бросил бы свой пост на двадцатом! Почти всю прошлую ночь он ходил по берегу, но ничего плохого не случалось. Лес плыл и плыл без конца. Только на рассвете вернулся он с двадцатого, чтобы немного отдохнуть. Очень хотелось спать. Но он даже не вошел в избушку, думал подремать немного на дворе…
Однако куда же идти? Проситься, чтоб приняли в бригаду? Может, если бы там не было Ковалевского, он так и поступил бы. Свои же хлопцы, неужели не простят ему…
Он медленно шагал по реке. Решения в голове не было, появлялись только бессмысленные обрывки вроде того, что работы теперь всюду хватает; что такой сильный человек, как он, нигде не пропадет; что небольшое тут счастье, на сплаве…
Он снова услышал голоса людей из своей бригады. По тропинке мчался обратно Ковалевский. Дубовик понял: за людьми. Значит, там беда. Сердце его заныло так, что захотелось провалиться сквозь землю. Не мил стал ему белый свет.
Он зашел в кусты подальше, чтобы не показываться на глаза своей бригаде, и вышел снова на тропинку только тогда, когда затор скрылся за поворотом.
Солнце к этому времени поднялось и стало пригревать. Трудно было идти с котомкой за плечами. Мешал багор, который он нес в руках. Знал, что не нужен ему багор, но бросить не мог. Думал, что на Вилии найдет себе работу, но не верил в это…
Ниже затора по реке шло немного леса. Только изредка плыли отдельные бревна. «Не очень подается затор», — подумал Дубовик, но это не принесло ни радости, ни удовлетворения.
Он медленно шагал по тропинке, своей утиной походкой, едва переставляя ноги, и без интереса смотрел на реку. Вот проплыло около десятка бревен, кучкой, словно связанные. Вот еще. Потом снова плыли по одному и по два. Потом пошли густо по всей реке. Дубовик уже не смотрел на них.
Одно желание мучило его, но сделать то, что он хотел, у него не хватало воли. Назад! Туда! В свою бригаду!..
Когда он вышел на двадцать третий километр, до устья Яневки оставалось не больше двух километров. Тут он решил остановиться, позавтракать и обдумать свое положение. Он взглянул на реку и остолбенел. «Затор!» — чуть не крикнул он.
Тут действительно был затор. Еще небольшой, не такой, как на двадцатом. Пройдет час, и что будет!.. Сжатая между гор, река в этом месте была узкая, она круто поворачивала в сторону.
Сначала какая-то злобная радость охватила Дубовика. «Ага, — думал он, — вы умные! Покуда вы рвете затор на двадцатом, на двадцать третьем он станет больше!»
Дубовик несколько минут стоял и наблюдал, как бревна одно за другим подплывают к затору, влезают, как живые, ложатся вдоль и поперек реки, становятся торчком, как столбы… Затор рос на его глазах.
Решительным движением он сбросил с плеч котомку и с багром в руках вскочил на затор. Бревна, что лежали у берега, закачались под его ногами. Он прыгнул вперед — там они лежали плотней — и толкнул багром первое бревно.
Он пел. Ему казалось, что оттуда, с двадцатого километра, Довнарова бригада перекликается с ним. Оттуда густо шел лес. «Рвут хлопцы затор!» — радостно думал он, отрывая от своего затора бревно за бревном.
Рубашка давно лежала на берегу, шапка упала с головы и поплыла вместе с лесом в Вилию. От тела шел пар, но усталости он не чувствовал. Бревно за бревном отрывал он от затора и с радостью видел, что затор становится меньше, что бревна лежат не так плотно, что вытаскивать их легче.