Однажды утром Ганна попросила Лукаша сходить в сельмаг, купить мыла и три метра ситца. Лукаш пошел. Сельмаг стоял в центре деревни. Тут намечалась площадь, и хотя ее еще не было, здания школы, сельского Совета, почты уже придали ей некоторую форму.
Лукаш поднялся на пригорок, и перед его глазами открылся белоснежный простор за деревней. Невдалеке стояло огромное колхозное гумно, а вокруг него скирды соломы, запорошенные снегом. Гумно было открыто. У ворот в приводе ходила пара лошадей. Какой-то человек с кнутом в руках погонял их. «Что они там делают?» — подумал Лукаш, и в ту же минуту ему стало как-то неловко. «Сечку режут», — догадался он.
В магазине было много людей, преимущественно женщин. Они расспрашивали Лукаша о Ганне. Он отвечал одним словом: «Ничего», а в голове было совсем другое. «Техника… какой-то привод нашли — может, еще кулацкий… механизаторы».
На своем дворе в глаза Лукашу сразу бросился трактор, который стоял под навесом. «Глаза мозолишь, — подумал он, вспоминая пару лошадей у колхозного гумна. — Притащил я тебя сюда…»
В хате он заметил что-то необычное. Жена сидела на кровати в новом платье, словно собралась в гости, а теща увязывала что-то в узел. Лукаш понял: пришла пора.
— Я пойду возьму лошадь, — сказал он.
— Не надо, Лукаш, я сама дойду. Ты лучше проводи меня. А ты, мама, пока будь за хозяйку.
— Который раз ты мне об этом говоришь. Иди, и чтоб все было хорошо и счастливо.
В родильном отделении Ганну приняли сразу. Лукаш даже не успел ей ничего сказать.
Он шел домой и думал, что надо трактор вернуть в МТС. Дома Лукаш пообедал на скорую руку и снова стал одеваться.
— Куда ты собрался, Лукаш? — спросила теща, когда он выходил из хаты.
— Отведу трактор в МТС.
— Скоро вернешься?
— К вечеру буду дома.
В МТС он не задержался. Сдал трактор и пошел домой. Путь был недалекий: семь верст. Приятно было идти пешком, особенно по лесу. Правда, стала портиться погода. Небо покрылось дымкой, она постепенно заслонила солнце. Мороз стал спадать. Когда Лукаш пришел домой, уже совсем стемнело.
Дома Лукаш бродил по хате, не находя себе места. Он сам не знал, что волновало его сегодня: то ли что жена в больнице, то ли эта несчастная сечка, или трактор, на который он больше, может, не сядет.
На дворе тем временем началась метель. Мороза не было, но ветер крутил влажный снег, наметая его в сугробы.
В тот вечер Лукаш лег рано, но долго не мог уснуть, и сон его был тревожный и беспокойный.
Его разбудили в шесть часов утра. Пришла дежурная сестра из больницы и сказала, что Ганну надо везти в Вилейку.
«Что делать? — лихорадочно думал Лукаш, надевая полушубок. — Нужна машина, а где ее взять? У сельской больницы нет скорой помощи. Только Навроцкий может выручить, только он… У него легковая. Проклятая сечка!» Она снова вспомнилась Лукашу. Но уже не было времени о ней думать. По заметенной улице он бегом помчался к председателю колхоза.
Навроцкий не спал. Он сидел за столом и что-то подсчитывал. Рядом, склонившись над чистым листом бумаги, чертил его сын Василь, который заочно учился в сельскохозяйственном институте.
Когда Лукаш рассказал о своей беде, Навроцкий вскочил со стула.
— На дворе метель!
— Метель! Снега тьму намело.
— Василь! — сказал Навроцкий сыну. — Собирай комсомольцев. Берите лопаты и как можно скорее, на дорогу. Сначала расчищайте улицу.
Через минуту Василь уже был в валенках и полушубке.
Когда сын вышел, Навроцкий тоже стал одеваться.
— Когда придет беда, то обязательно не одна, — сказал он Лукашу. — Будь это вчера, мы бы эти полтора километра до большака мигом проехали. А ты как раз и трактор в МТС отвел. Он бы нам сегодня помог.
Он посмотрел на Лукаша, на лице которого была написана безнадежность, и добавил:
— А ты успокойся. Эту беду мы осилим. Комсомольцы помогут, я с ними дружно живу. А вот другая беда: я своего шофера на три дня отпустил. Поехал к родным на свадьбу. А шофера́ с грузовых, сам знаешь, в других бригадах.