— Принеси мне, Анеля, воды. Умираю от жажды.
— Воды! Ты же весь мокрый… Я тебе лучше молока принесу, Антось.
Когда Анеля вернулась, Антось уже причесал волосы, вытер пот и застегнулся.
— Очень хорошо… Спасибо, Анеля, — сказал он, отдавая кружку. — В огороде твоем уже зрелые помидоры. И цветов у тебя много… А у нас в огородах черт знает что творится. Вчера там был… Сорняков до черта, овощей мало. А мы таких огородниц в косу и серп запрягаем… Вот что, Анеля: сегодня же отправляйся на огород, утвердим тебя звеньевой.
— У меня полоса не дожата… Может, завтра, Антось?
Он подумал.
— Ладно. А завтра утром обязательно. Ну прощай.
— Подожди, Антось! Занеси Андрюше помидоров и огурцов.
— Я не домой, Анеля. Мне некогда… И так задержался.
Он, не оглядываясь, быстро зашагал со двора, а она недоуменно смотрела ему вслед.
Вечером Анеля снова шла с Франусей, но в этот раз они почти не разговаривали. Франуся торопилась домой, где ее ожидали дети и мелкие домашние заботы, а Анеля думала. Ей вспоминалась беседа с Франусей, а главное — тревожила новая работа на колхозном огороде. Собственно говоря, работы она не боялась, она умела работать, но не знала, сможет ли руководить звеном, и пока что не верила в это.
Когда они переходили шоссе невдалеке от здания сельсовета, Франуся взглянула в ту сторону и сказала:
— Смотри, сколько конных…
— Кто-то приехал, — безразлично ответила Анеля.
— Наверно, милиция, — добавила Франуся, и больше за всю дорогу они не обменялись ни одним словом.
От Феликсовой хаты Анеле надо было пересечь небольшой лесок. Когда она дошла почти до самого своего гумна, кто-то сзади схватил ее за плечи. Она не успела крикнуть, как рот ее был зажат сильной рукой.
— Не узнала, Анеля?
У нее подкосились ноги, и она чуть не упала. Она хорошо помнила этот голос. Перед нею стоял Ясь Кандыба.
— Не будешь кричать? — шепотом спросил он.
Анеля утвердительно кивнула головой, и он отвел от ее рта свою руку. Она полными ужаса глазами смотрела на этого высокого и сильного человека, который когда-то был близким и дорогим ее сердцу. Как он изменился с той поры! Худой и постаревший, оборванный, грязный, каким ненавистным и страшным он был теперь!
— Это ты, Ясь? — невольно вырвалось у нее.
— Не узнала? — спросил он, оглядывая ее с головы до ног.
— Узнала…
— Испугалась?
— Разве я тебя не знаю, Яська…
— Молодчина, Анеля… — Он оглянулся по сторонам. — Зайдем глубже в лес.
Ей стало страшно. Она с тревогой взглянула на Яся.
— Не бойся, Анеля… Мы только поговорим. Быстрей…
Они зашли в чащу, где густо рос и сплетался молодой ельник.
— Ну вот, посидим… У тебя есть время?
Он положил автомат возле себя.
У Анели так билось сердце, что она едва нашла силы ответить: «Есть».
— Расскажи, как ты живешь, Анелька… с того времени…
— Живу, Ясь… Еще не умерла.
— Я знаю, Анеля. Это я так спросил. Я все знаю. И кто на моем хуторе живет, и кто у моего отца жизнь отнял… И кто колхоз организовал. И про твою жизнь, Анеля, знаю все… Молодчина… Скажи правду, Анеля, ты еще не забыла меня?!
— Нет, не забыла, Ясь…
— Я это знал… Потому и ожидал тебя здесь. На тебя я надеялся, больше мне тут не к кому зайти. Я давно тебя ждал и посматривал на твою хату… Я знал, что встречу тебя здесь… — Он передохнул и облизал пересохшие губы. — Гонялись за нами, сволочи… И тот Антось Калюга… Меня спасла картошка… в борозде лежал, а потом полз, пока сюда добрался…
Только теперь Анеля поняла, почему Антось был так взволнован, когда заходил к ней, и зачем приехали всадники к сельсовету. И по мере того, как она начинала понимать, что Ясь Кандыба — бандит, ей становилось легче и страх покидал ее сердце… «Как его задержать? — думала она. — А что, если завести его в хату? Но смогу ли я тогда выйти? Он вооруженный…»
— Ты не один, Ясь?
Он подозрительно посмотрел ей в глаза:
— Сколько нас, тебе не надо знать… Я здесь один.
— Ты голодный, Яська?
— Это не главное. У тебя, вероятно, есть кое-какая одежда… Может, после отца бравэрка[4] старая осталась, может, штаны найдутся… пусть даже порванные.
— Есть, Ясь… Не новые, но есть.
— Хорошо, Анеля… И голоден я как собака. Ты принесешь сюда.
У Анели стало проясняться в голове.
— Я принесу, Ясь… когда стемнеет.
— Почему? — блеснув глазами, спросил он.
— Опасно, Яська. Разве я про себя думаю!
— А ты… ты не продашь меня? — он схватил ее за плечи.