— Что, что?
— Мы подбрасывали их вверх. Каждая карточка, как монета, имела две стороны: орла и решку. — Было ему тогда лет восемь. — У каждого из нас была своя пачка таких карточек. Мы становились по двое парами, лицом друг к другу. Каждый подбрасывал свою карточку так, что она несколько раз переворачивалась в воздухе. Мальчик, чья карточка опускалась вверх орлом, то есть той стороной, на которой была картинка, выигрывал обе. — Какую радость доставило ему это воспоминание о тех старых добрых временах, о счастливых днях его раннего детства.
Задумавшись, майор Хумо произнес:
— Я не раз выслушивал рассуждения моего приятеля об «Ужасах войны», но он об этом никогда не упоминал и даже понятия не имеет, какое применение находили эти открытки.
Вскоре в лавке Чилдэна появился и сам приятель майора, чтобы послушать из первых уст рассказ о той эпохе американской истории. Этот человек, также отставной офицер императорской армии, был просто очарован ими.
— Крышечки от бутылок! — вдруг ни с того, ни с сего воскликнул Чилдэн.
Японцы часто-часто заморгали, ничего не понимая.
— Мы еще собирали крышечки от молочных бутылок. Когда были детьми. Круглые крышечки, на них указывалось название молочного завода. Тогда в Соединенных Штатах были тысячи молокозаводов. И каждый выпускал молоко со своей особой крышечкой.
Глаза отставника алчно заблестели.
— И у вас что-нибудь сохранилось из той вашей давней коллекции, сэр?
Разумеется, у Чилдэна ничего не сохранилось. Но… вероятно, все еще можно было где-то разыскать древние, давно позабытые крышечки той довоенной эпохи, когда молоко продавалось в стеклянных бутылках, а не в одноразовых картонных пакетах.
Вот так постепенно он и втянулся в этот бизнес. Такие же магазины пооткрывали и другие дельцы, пользуясь повальным помешательством японцев на всем американском, но Чилдэну всегда удавалось опережать своих конкурентов.
— С вас один доллар, сэр. — Голос «китаезы» вывел его из глубокого раздумья. Тот уже выгрузил поклажу и теперь ждал оплаты.
Чилдэн рассеянно расплатился. «Да, весьма вероятно, что этот клиент мистера Тагоми похож на майора Хумо. По крайней мере, — язвительно подумал Чилдэн, — с моей точки зрения». Он имел дело вот уже с довольно большим количеством японцев, но все еще испытывал трудности, отличая их друг от друга. Бывали среди них невысокие, коренастые, сложенные как борцы. Затем похожие на аптекарей очкарики… Такие, что напоминали садовников и цветоводов… У него была своя, особая классификация клиентов. И были еще молодые японцы, которые ему вообще уже не казались японцами. Клиент мистера Тагоми, по всей вероятности, дородный бизнесмен, курящий филиппинские сигары.
И вот тогда, когда он со своими баулами на тротуаре стоял перед зданием «Ниппон Таймс Билдинг», шальная мысль мелькнула у него в голове, от которой у Чилдэна пробежал мороз по коже: а вдруг клиент мистера Тагоми не японец! Все в его сумках было отобрано в расчете именно на японцев, на их вкусы… Нет, этот человек обязательно должен быть японцем. Первоначально мистером Тагоми был заказан плакат времен гражданской войны об объявлении о наборе в армию. Такой хлам безусловно мог интересовать только японца. Типичное проявление их увлечения банальностями, их пристрастие к документам, их афишам, объявлениям. Ему припомнился японец, который все свое свободное время посвящал собиранию газетных реклам американских патентованных лекарств начала века.
Сейчас перед ними стояли иные проблемы. Проблемы, которые надо было решать безотлагательно. Через высокие двери «Ниппон Таймс Билдинг» торопливой походкой проходили мужчины и женщины, все прекрасно одетые. Их голоса хорошо были слышны Чилдэну, и он двинулся в направлении входа. Бросил мимолетный взгляд вверх на величественное сооружение, самое высокое здание в Сан-Франциско. Бесконечные ряды окон, сказочный шедевр японской архитектуры — а вокруг садики с карликовыми вечнозелеными деревцами, альпийскими горками, с песком, имитирующим высохшее ложе ручья, вьющегося среди корней деревьев, между грубыми, неправильной формы камнями…
Он увидел чернокожего, который был приставлен для переноски багажа. В данный момент он был свободен. Тотчас же Чилдэн окликнул его.
— Носильщик!
Чернокожий, улыбаясь, трусцой направился к Чилдэну.
— На 20-й этаж, — самым суровым, на какой только был способен, тоном велел Чилдэн. — Секция В. И поживее. — Он указал на свои баулы, а сам важно зашагал ко входу в здание. Естественно, даже не подумал обернуться. Несколькими секундами позже он уже был в наполненной пассажирами кабине одного из скоростных лифтов. Вокруг стояли японцы, их гладкие, чистые лица лоснились под ослепительно-яркими плафонами, уставленными в кабине. Затем некоторое чувство слабости в желудке вызвал у него резкий рывок вверх, быстро защелкали выключатели проносящихся мимо этажей. Он закрыл глаза, плотно уперся ногами в пол и молился о том, чтобы поскорее закончился этот полет. Чернокожий, разумеется, понес сумки к служебному лифту. Представить его здесь не могла бы даже самая необузданная игра воображения. Чилдэн на мгновенье прикрыл глаза — он был одним из немногих белых в кабине лифта.