На улице шел мокрый снег. Шапку он, конечно, не надел и, как всегда, забыл помахать матери, поэтому не увидел ее сердитого лица.
Завтра опять на собеседование, к двенадцати. Не поеду с утра в компанию, решил он, отосплюсь, явлюсь к потенциальному работодателю бодрым, отдохнувшим, оптимистично настроенным... Что за люди, какую приготовить версию ухода с нынешнего места – он пока не знал. Не страшно. На месте разберемся.
Метро, автобус, тихий двор – и он дома.
– Оксана, привет!
– Фолик, папа вернулся, – послышался из глубины квартиры ее голос, и вот она появилась сама: уютная, домашняя, в халате.
Следом за ней, зевая и потягиваясь на ходу, неспешно вышел их кот Фолик, Фолиант (Фолиант Максимилиан Амадей Мурзик Шестнадцатый, как однажды сымпровизировал Померанцев), огромный, шикарный, хитрющий, но очень добрый бело-синий с дымчатым голубоватым отливом перс, подаренный Оксане крошечным комочком на день рождения подругой, когда Костя еще только за ней, Оксаной, ухаживал. «Всем ты хорош, – говаривал коту Санчо, когда сытый Фолик, урча, как советский холодильник «ЗИЛ», угревался у него на коленях, – одно меня смущает. Голубоват ты, братец. Во всяком случае, по окрасу. А может, и не только». «Наговариваете вы на нашу семью, – тут же со смехом цитировала Оксана. – Грех это».
Фолиант потерся о ноги хозяина и, будто просто так, ни за чем, прошествовал в кухню – наслаждаться запахами.
– Откуда так поздно? – спросила Оксана.
– К маме заезжал.
– Раздевайся. Ужинать, или тебя покормили?
– Ну разве мама могла отпустить меня без ужина? Чаю поставь.
Оксана отправилась на кухню, что-то строго сказала коту и, пока Костя переодевался и вешал костюм, гремела чашками и тихонько напевала. Ее мужчинам – Косте и Фолианту – нравилось, когда она в таком настроении.
Он умылся и сел за стол. Перс немедленно вспрыгнул ему на колени и, пошебуршавшись, угнездился. Себе Оксана заварила зеленый чай, Косте – пакетик «Липтона». Он любил горячий, она же обязательно разбавляла прохладной кипяченой водой. Но пить чай вечером на кухне любили оба.
– Как мама? – спросила она, подвигая ему вазочку с зефиром.
Кот внимательно следил за ее манипуляциями. Егоров с удовольствием откусил от целой кипельно-белой воздушной зефирины; Оксана осторожно разделила ее пополам, потом каждую половинку разрезала маленьким ножом еще на две части. Четвертинку поднесла к носу Фолианта, он понюхал, открыл рот, съел, а потом будто бы кивнул в знак благодарности.
– Нормально. Я сегодня понял, что она знала о моем увольнении. Ты ей все-таки сказала?
– С ума сошел? Ты же просил не говорить...
– Просто я знаю, как она умеет выведывать. Не захочешь – проболтаешься.
Он пил аккуратно, из чашки, маленькими глотками. Она – с чайной ложечки, хотя ей вовсе не было горячо. Кот время от времени приоткрывал один глаз и поглядывал то на хозяина, то на хозяйку.
Почему мы вместе, мелькнула у него мимолетная мысль, когда он поднял на нее взгляд. Наверное, вот поэтому: мы любим одно и то же... чуть по-разному. В этом – высший кайф. Невероятное везение – встретить ее!..
– Звонил твой друг, – сказала она через некоторое время, когда мыла чашки и блюдца под мощной и шумной струей; он никогда не пускал воду так сильно.
– Который?
– Лекс Померанцев. Спрашивал, не нужно ли чем помочь. Деньгами, например.
– И что ты ответила?
– Поблагодарила. Обещала, что ты перезвонишь, – она улыбнулась ему. – Завтра.
А в ночь с 18 на 19 февраля, на предпоследний рабочий день, ему приснилась Книга.
Глава 4
В этом маленьком пыльном провинциальном городке лето – самая изнуряющая пора. Оно здесь начинается рано, много раньше, чем в столицах, в мае... А пожалуй, и в конце апреля. Ни ветерка, ни облачка, ни капли дождя. В зное замирало все: сама природа, люди, животные. Не хотелось есть, пить, двигаться, разговаривать. Июнь превращал городок в белый ад. Тополя здесь сроду не стригли, и на три недели окружающее пространство обнимало огромное облако пуха. Пух не летел и не падал – он висел в воздухе, моментально набиваясь всюду, куда только мог. Общение всего живого на этот период вне помещений прекращалось вовсе; собаки, рискнувшие поругаться во дворе, потом долго и натужно кашляли, хрипели, выплевывая, как фокусник на сцене, клочья пуха.
Здесь было уютно, пожалуй, в любое время года, но летом – невыносимо. Река и озера – прилично в стороне, до них еще добраться. Взрослые предпочитали отсиживаться по домам, пить ледяное пиво и «Ситро» местного производства. Мальчишкам, им что: вскочили на велики и понеслись сквозь белую пелену по разбитому асфальту, сжимая зубы, щурясь и дыша носом куда-то в подмышку, чтобы не забился в ноздри пух. Игра у них такая – кто быстрее долетит до песчаного карьера, когда город во власти тополиного пуха.