Фотоателье находилось в трех кварталах. Сфотографировавшись, Павел пошел к центру. Стоило ли рисковать? Развитое чутье молчало. Клубнев доверял своим предчувствиям и сейчас был в себе уверен как никогда. Напротив комендатуры располагалась столовая, возле которой стоял караул, в кармане Клубнева лежали талоны на питание с печатью комендатуры. А почему бы не перекусить? Охраннику он предъявил не пропуск, а талоны, и его пропустили. Бдительностью здесь никто не отличался — тревогу в городе не поднимали, несмотря на более чем странную смерть полковника Лапина. Вполне логично. Враг с документами такой важности в городе сидеть не будет, он попытается уйти, сейчас они обложили переправы, значит, центр города самое безопасное место.
Он сел за столик в центре зала и заказал ужин. Народу скопилось немало, люди заканчивали работу и спешили разойтись по своим норам. Клубнев заметил одну важную деталь: только пять процентов присутствующих между собой здоровались. Это говорило о наплыве командировочных. Так и должно быть. Маленький, тихий городок превратился в воинскую часть — главный штаб восстановительных работ. В столовой работали миленькие официантки, обслуживали быстро, людей не задерживали, скатерти меняли регулярно.
Произошло то, на что рассчитывать не мог никто, в том числе и Клубнев с его интуицией, которой он так кичился. В столовую вошел генерал Улусов в сопровождении какого-то офицера. Он сел за крайний столик у окна и закурил. Офицер направился к буфету.
— Вы не угостите папироской?
Генерал нахмурил брови и повернул голову. Перед ним стоял майор высокого роста, с приятной внешностью и улыбался. Таких наглецов он еще не встречал.
— У вас очень красивый портсигар, генерал. Мне однажды довелось видеть такой же в Мюнхене, в витрине магазина «Шлибер». К сожалению, не хватило денег купить.
Не дожидаясь ответа, майор достал папиросу из портсигара, взял зажигалку и прикурил. Генерал, наконец, пришел в себя.
— И давно это было?
— Я точно помню день, когда проезжал Мюнхен. 20-го ноября 1937 года.
— А как здесь оказались?
— Я вам позвоню, у меня есть ваш номер телефона. Поболтаем при встрече. Нам есть что вспомнить.
Майор отдал честь и направился к выходу.
Для кого эта встреча стала большей неожиданностью, сказать трудно, но то, что она никем не планировалась, можно утверждать с уверенностью.
Клубнев возвращался домой неторопливо, не оглядываясь по сторонам. Если его сейчас не нагонят и не схватят, значит, трюк сработал и у него теперь есть опора, на которую можно рассчитывать. До поры, до времени, пока опору не придется выбить у себя из-под ног. Не руби сук, на котором сидишь! А если в этом заключается суть твоей работы? Странную работенку люди себе выбирают!
6.
Они вышли к широкой полноводной реке, противоположный берег которой едва угадывался в голубой дымке тумана. Течение тихое, ровное, почти незаметное. Вода черная, илистая, берег порос осокой и камышом.
— Будем вязать плоты, — деловито предложил Дейкин.
— Понятное дело, мостов здесь никто не наводил, а плыть далековато, — почесал затылок Кострулев.
— Придется делать два гребных весла и одно рулевое на каждый плот, — со знанием дела сказал Шабанов. — Практика говорит о том, что в середине реки течение в несколько раз сильнее, нас может снести черт знает куда.
— Риск — дело благородное, но в разумных дозах, — вступил в разговор Леший. — Надо вязать пять плотов.
— Чем? — спросил Чалый. — Веревок мало, и они нам нужны.
— Камышом и ветками. Камышовый стебель, пропитанный водой, эластичен и крепче канатов.
— Одержимый народ, — пробурчал кочегар, обнимая Рину за плечи. — Никому ни разу не пришла в голову мысль бросить бесполезную затею и вернуться назад.
— Если бы они знали, где это самое «назад», дядя Терентий, — с тоской сказала девушка, — позади ничего нет, а впереди надежда.
— Мираж. Наподобие северного сияния. Похоже, мы его скоро увидим.
— Где мы? — спросила Лиза у Пенжинского. Тот уже разложил карты на траве и делал замеры.
— По моим расчетам, мы вышли в сорок седьмой квадрат. И если я не допустил ошибки, то перед нами Нижняя Тунгуска. Река пол-Сибири пересекает с востока на запад. Она очень глубокая, и вряд ли мы найдем брод.
— А почему пять плотов? — поинтересовался Журавлев.
— Чтобы не устраивать толчеи, — начал объяснять Улдис. — Небольшими плотами легче управлять. Двое на веслах, один на руле. Последние два плота, с лошадьми, на прицепе. Для связки плотов веревок хватит.
— Мысль неплохая, — согласился Журавлев.
Застучали топоры. Казалось, будто люди уже не испытывали усталости. Женщины, стоя по колено в воде, резали камыш и очищали от листьев гибкие, тонкие ветви ольхи и орешника. К закату основная работа была закончена. Разожгли костер, сели ужинать, разговаривать не хотелось. Неожиданно Октябрина запела. У девушки был чудный голос, чистый, прозрачный, проникающий. В эти минуты каждый думал о своем. Кто-то смахивал выступившие слезинки, кто-то стискивал зубы. Как всегда на привале, люди вспоминали свой дом. О лагерях и Колыме никогда не говорили, словно эти страницы кто-то вырвал из их жизни.
Вскоре люди уснули. Спали тихо, многие улыбались. Как мало надо для душевного покоя!
Ранним утром снова взялись за дело. Плоты вязали на воде, чтобы не стаскивать их в реку. Длина каждого достигала трех метров, ширина двух. Терентий оказался отличным плотником и сделал весла, закрепив их веревками на крайних бревнах. Плоты выстроили караваном, связали между собой с интервалом в шесть-семь метров и разбились на бригады. На первый плот взошли Улдис, кочегар и Огонек. На второй Лиза, Чалый и Варя. На третий Пенжинский, Журавлев и Рина. На последние загнали лошадей, которых держали Дейкин и Шабанов. Чтобы эти плоты не заносило в сторону, для них соорудили бревенчатые кили.
— Ну, с Богом! — тихо сказал Дейкин и дал отмашку. Команда взялась за весла. Туман все еще висел над рекой. Как только караван вышел на глубину, Шабанов и Дейкин опустили кили в воду, вбивая их обухом топора в подготовленные отверстия. Лошади вели себя спокойно, по черной глади воды плоты шли ровно, но скорость течения увеличивалась.
— Далеко до того берега? — спросила Лиза, налегая на весла.
— Метров семьсот, — ответил Чалый.
Варя стояла у рулевого весла.
— Надо было мужчин сажать на весла, нас начинает сносить, я это отчетливо вижу.
— И что с этого? — добродушноулыбнулся Чалый. — Километры для нас давно уже никакой роли не играют, Варюша.
Течение стало еще заметней. И вдруг первый плот снесла какая-то неведомая сила, подхватила и подняла вверх. Он потянул за собой остальные.
— Смотри, Родион! Там воронка! Черная пасть!
Первый плот несло в водяную яму, черную воду закручивало с сумасшедшей скоростью.
— Нас всех затянет! — крикнула Лиза.
— Прыгайте в воду! — крикнул Чалый. — Рубите конец и прыгайте! — Он обернулся. — Гребите назад, надо удержать плоты!
Улдис подошел к канату и рубанул по нему топором. Натянутый трос оборвался, первый плот сорвало с места и он, как вздыбленная лошадь, помчался вперед. Люди спрыгнули в воду.
— Они не поймают веревку! — крикнула Варя и сорвала с пояса Чалого скрученный трос. — Держи конец, Трюкач! Крепче держи!
Девушка обвязала себя веревкой и прыгнула в воду. Все налегли на весла, пытаясь остановить караван. Плоты сносило в сторону, но не в яму, от одного вида которой можно было сойти с ума. Первый плот разлетелся, бревна, как тростиночки, взмыли вверх и исчезли в пучине. Варе удалось кого-то схватить. Чалый лег и уперся ногами в бревно, из которого торчали обрубленные сучья. Лиза вцепилась в Родиона и пыталась удерживать его, крича осипшим голосом:
— Держись, Родя, держись, миленький!