— Если не возражаешь, мы больше не будем говорить о Филиппе. Лучше расскажи мне о своем сыне.
Фанни так засияла, что Кэтлин даже неудобно стало.
— Ему пятый год пошел, он самый обожаемый ребенок на земле, — затараторила она и поднялась, чтобы достать из письменного стола фотоальбом. — Вот посмотри, здесь фотографии с первых дней его жизни.
Кэтлин приняла у нее толстый альбом. Судя по количеству фотографий, здесь был запечатлен буквально каждый момент жизни четырехлетнего малыша.
— Должна сразу признаться, что я ненормальная мать. Боюсь, что могу избаловать сына до чертиков.
— Как его зовут?
— Патрик. Вот на этой фотографии ему всего три дня.
— Какой прелестный малыш. Он спит сейчас?
— Нет. — Фанни грустно покачала головой. — Он в Дублине… со своим отцом. Завтра он привезет его обратно.
Кэтлин подняла глаза от альбома и увидела страдальческое выражение на лице старой подруги.
— Знаешь, ты не обязана мне рассказывать о том, о чем тебе говорить не хочется.
— Ну, это ни для кого не секрет, и я вовсе не стыжусь, что родила сына, не вступив в брак, — горячо, словно защищаясь, сказала Фанни. — Ты наверняка его вспомнишь. Он учился вместе с Беном, Джонатан Беркли, он был вторым по успехам в школе после брата. Когда Бен отказался от гранта на учебу в Дублинском университете, грант присудили Джонатану, и он уехал учиться.
— Вспомнила, — сказала Кэтлин, беря еще один кусок кекса. — Симпатичный такой, только в очках, да? Он еще увлекался хоккеем на траве. Смуглый брюнет с коротко стриженными волосами. Он?
— Да. Он по-прежнему коротко стрижется. Теперь он учит нашего сына играть в хоккей на траве. Патрик обожает его. И я тоже.
— Так значит, у вас все хорошо… — начала было Кэтлин, но Фанни перебила ее.
— Ничего хорошего, — возразила она со слезами в голосе. — Если хочешь знать, я живу как в аду.
— Из-за того, что вы разъехались?
— Да мы почти и не жили вместе. То есть совсем недолго жили. Он ведь теперь преподает в Дублинском университете. Мои братья, Майкл и Билли, учатся у него. А сейчас Джонатан хочет, чтобы мы с Патриком переехали к нему.
— А ты не хочешь? Фанни покачала головой.
— Бен не хочет.
— Бен? Но почему? И вообще, почему это должен решать Бен? Его это не касается. Фанни вздохнула и трогательно улыбнулась.
— Бена касается все. Он самый ответственный человек на свете и все знает лучше всех.
— Или думает, что знает, — ядовито заметила Кэтлин — Наверное, ты права, — согласилась Фанни, на миг забыв о своей исключительной преданности брату. — Бен не может простить Джонатану, что я забеременела до свадьбы. Они ведь были близкими друзьями, пока Бен не узнал о наших отношениях. Узнав о моей беременности, Бен запретил Джонатану появляться в нашем доме. Его даже родители не сумели переубедить. Ты ведь помнишь, каким поборником нравственности он был всегда. Очень переживал, что не уследил за мной. — Фанни хихикнула, словно нашкодившая девчонка.
— Ты можешь сказать, что это не мое дело, но, по-моему, Бен слишком много на себя берет. Впрочем, как всегда. Не имеет он права вмешиваться в твою жизнь. У вас сын растет, вам и решать с Джонатаном, как и где вам жить, чтобы Патрик вырос счастливым человеком.
— Если бы все было так просто! — снова грустно вздохнула Фанни.
— Может быть, и не очень просто, только не надо самим усложнять свою жизнь, — сердито возразила Кэтлин. — Поверь мне, если ты будешь все время слушаться Бена, то останешься всю жизнь одна. Надо бороться за свою любовь. — Кэтлин вспомнила свои отношения с Беном. Она тоже постоянно смотрела ему в рот, беспрекословно принимая все его решения. Она потом часто жалела об этом. — Если Джонатан тебе дорог, вы должны быть вместе. — Кэтлин допила чай и посмотрела на часы. — Извини, подруга, но мне пора ехать. Если в «Шэмроке» меня не приютят…
— То ты вернешься ко мне! — порывисто воскликнула Фанни. — Я буду очень рада, — искренне заверила она Кэтлин.
— Спасибо тебе на добром слове. И за чай спасибо. Все было очень вкусно.
— Мы скоро увидимся, правда? — спросила Фанни. — Ты ведь сможешь переехать в свой дом, как только там все подключат. Ты больше от нас не уедешь? — словно ребенок спросила она.
— Кто это знает? — честно ответила Кэтлин, совсем не представляя, как может сложиться ее жизнь в родном городе, где она то и дело будет сталкиваться с Беном. А если у него кто-то есть… Сможет она это пережить?
— Скажи, Фанни, у Бена кто-нибудь есть? — неожиданно для себя спросила Кэтлин и охнула. — Прости, непорядочно с моей стороны задавать тебе такой вопрос.
— Да уж, — согласилась Фанни. — Хотя понять тебя можно. Он никогда мне не рассказывает о своей личной жизни. Но если бы у него было что-то серьезное, я бы об этом знала.
— Полагаю, у него от женщин отбоя не было после моего отъезда?
Фанни смотрела на нее широко раскрытыми глазами и удивленно хлопала ресницами.
— Кэт, очнись. Как ты думаешь? Ведь прошло пять лет! Разумеется, у него были женщины. До сих пор ему пишет какая-то Дженни из Дублина, с которой он познакомился много лет назад, когда ездил с бригадой строителей по стране. А ты знаешь, как давно это было!
— Ты не скажешь ему, что я тебя расспрашивала? Он может не правильно истолковать мое любопытство.
Фанни покачала головой.
— Не могу ничего обещать. Если не спросит, то не скажу. Он мой брат. А ты заставила его страдать в свое время.
— Да, я понимаю, — ответила Кэтлин. — Но мне и жить с тем, что я сама сотворила. — И тут же подумала, что неизвестно, кто из них двоих пострадал больше. — До свидания, Фанни. — Кэтлин улыбнулась подруге на прощание и вышла из ее дома.
Улыбка мгновенно исчезла с ее лица, когда она направилась к машине. Забыв включить двигатель, она сидела, уронив безвольно руки, и смотрела перед собой невидящим взглядом. Только нестерпимое желание принять ванну и забыться сном заставило ее собрать свои растрепанные чувства в кулак и вывести машину на дорогу, ведущую в центр города.
Солнце стояло уже высоко, прибрежные воды бороздили яхты под разноцветными парусами, скромные домики предместья сменились высокими каменными домами, иногда мелькали новые особняки, имитирующие георгианский стиль или средневековую готику.
Дорога вдоль моря вела прямо к гостинице «Шэмрок», сыгравшей в ее жизни роковую роль. Тогда, ужиная в ресторане гостиницы с Филиппом, она опьянела не столько от вина, сколько от окружавшей роскоши. Только позже, уже в Нью-Йорке, она поняла, насколько провинциальной была эта гостиница по американским меркам. Какая она была тогда глупая девчонка!
Она бы ни за что не поехала в эту гостиницу, если бы не уступила Бену, согласившись, чтобы он снял ей здесь номер, поверив ему на слово, что в других гостиницах нет свободных мест. Уступила, наверное, потому, что была измотана долгим путешествием, а может, потому, что никогда не могла противостоять силе его характера. Возможно, он рассчитывал, что после ночи, проведенной здесь, ей не захочется возвращаться в свой старый дом, и она снова уедет туда, откуда приехала. Въезжая на стоянку при гостинице, Кэтлин мысленно пожелала, чтобы никого из старых служащих там не оставалось.
Выйдя из машины, она направилась к главному входу. Для этого надо было обойти здание кругом. Первое, что бросилось ей в глаза, это обилие цветов. Они росли купами среди газона, создавая неповторимый колорит.
Когда-то это здание, выстроенное в конце прошлого века, принадлежало самому богатому семейству в городе. Его величественный фасад был обращен к морю. По вечерам яркие огни фонарей и окон отражались в темной воде, образуя мерцающие дорожки. С годами здание, конечно, обветшало и нуждалось в капитальном ремонте.
Кэтлин завернула за угол и остановилась. Гостиницу отреставрировали. Судя по всему, восстановили первоначальный вид здания. Сколько средств и любовного прилежания понадобилось вложить, чтобы добиться такого результата, подумала Кэтлин. Даже уличные фонари возле гостиницы были выполнены в стиле прошлого века. Такому отелю могла бы позавидовать любая европейская столица, решила Кэтлин, за время своей работы побывавшая во многих странах с коллекциями современной одежды салона Филиппа Ристонелли.