Андрей поудобнее устроился в кресле, еще раз проверил крепление пристяжных ремней. В «прошлый» раз летчик–испытатель Григорий Бахчиванджи потерял сознание от удара во время остановки двигателя именно из–за немного ослабленных ремней и не смог вывести машину из пикирования. Будь он в сознании — имел бы хоть небольшой, но шанс.
Самолет стоял полностью готовый к старту, попыхивая стравливаемыми через специальный клапан белыми клубами испаряющегося жидкого кислорода. Постоишь так часок — и останешься без окислителя… Сигнальщик на старте махнул флажком и летчик нажал на кнопку запуска, отпуская одновременно тормоз. Сзади раздался мощный свербящий гул и как–будто рука великана с силой толкнула самолет вперед. Непривычно быстрый разбег — и машина в воздухе, круто, под невозможным для поршневого истребителя углом, набирает высоту. Красота! Андрей и глазом моргнуть не успел, как оказался на запланированной для эксперимента высоте в два с половиной километра. Только уши заложило от стремительного подъема.
Перевел самолет в горизонтальный полет и начал разгон. При этом левую руку держал на кнопке выключения двигателя. Если при первых же признаках затягивания в пикирование не отключить его — гарантированный конец. На этом «спалились» несколько опытнейших немецких летчиков–испытателей, на какую–то секунду промедливших с этим действием при испытаниях первых реактивных самолетов.
Стрелка указателя скорости резво бежит вправо. Восемьсот, восемьсот двадцать, восемьсот сорок, восемьсот пятьдесят… Самолет начинает ощутимо подрагивать, кабрирующий момент, увеличивавшийся до сих пор, исчезает. Восемьсот шестьдесят — усилие на ручке управления скачкообразно вырастает, машина явно хочет «клюнуть» носом. Больше ждать нельзя! Андрей вырубает двигатель и обеими руками вцепляется в ручку управления. Несколько секунд проходят в тяжелой борьбе с самолетом, на полном серьезе уже собравшемся спикировать, но вот скорость опускается ниже восьмисот пятидесяти и усилие на ручке заметно спадает. Ф–фу! Летчик вытирает пот со лба. Исследовательская аппаратура, установленная на экспериментальном самолете, должна была точно записать параметры входа в опасное состояние. Теперь только спланировать на аэродром…
Андрей вылез из кабины и спустился на землю. Техники начали буксировать самолет на стоянку, а он направился к с нетерпением ожидающим его конструкторам:
- Машина начинает «клевать» примерно на восьмистах пятидесяти, Александр Яковлевич, — устало обратился он к Березняку. — Точнее узнаем после расшифровки данных аппаратуры…
Глава 10.
Столица готовилась к первомайскому параду. Улицы перед праздником украшались, вывешивались красные флаги, хотя, по мнению Андрея, их и в обычные дни был перебор. Война войной, но первомайская демонстрация — дело святое. По крайней мере, тут еще не забыли, что именно демонстрируют, в отличие от смутных детских воспоминаний Воронова от таких же шествий из середины восьмидесятых.
Единственное, что немного отравляло радостную предпраздничную атмосферу — это невнятные сводки Совинформбюро за последние два дня. Вместо привычного за последнее время: «…Войска Северо–Западного фронта продолжают вести успешное наступление, громя бегущего противника… Войска Западного, Юго–Западного и Южного фронтов ведут активную оборону на прежних позициях…» мощный бас Левитана сообщал, что: «…Войска Западного и Юго–Западного фронтов ведут тяжелые оборонительные бои…». Как и любой более–менее понимающий человек — а таких к концу первого года войны среди населения СССР было уже немало — Андрей ясно сознавал, что случилось что–то непредвиденное. Причем «наверху» еще не совсем владеют обстановкой, отсюда и туман в информационных сообщениях. Что могло случиться, Воронов, в принципе, представлял — аналитики генштаба ожидали весеннего немецкого наступления на юге. И готовились к нему. Значит — не так и не там.
На третий день он не выдержал — да и сколько можно отдыхать, в самом деле, месяц уже истек — и позвонил Рычагову. На месте того не оказалось, а разговаривавший с Андреем сотрудник Управления какие–либо подробности сообщать отказался. А под вечер главком ВВС позвонил сам. Он был краток: