Поэтому, отправляясь в Москву на очередную плановую конференцию ведущих пилотов ВВС, от доклада на которой отвертеться, несмотря на пребывание на другом конце континента не удалось, Воронов, глядя из иллюминатора транспортника на прекрасные южно–европейские пейзажи, мучительно размышлял над тактикой противодействия новой угрозе. Как ни крути, получалось, что если немецкие пилоты захотят уклониться от боя, то сделают это легко. А они не дураки лезть в маневренную схватку с заведомо более вертким противником!
Внезапно ему пришла в голову мысль проверить, как обстоят дела с нашими реактивными разработками. Хотя в последние полгода он почти не бывал в Москве, тем не менее знал, что конструкторское бюро Люльки еще в конце сорок второго провело успешные стендовые испытания первого полноценного турбореактивного двигателя с осевым компрессором, готового к установке в самолет. И конструкторские бюро Поликарпова и Яковлева еще осенью получили задания на разработку истребителей с этим движком, несмотря на его малый ресурс. Ресурс–то потихоньку увеличат, зато к тому времени можно отработать и всю остальную конструкцию реактивного самолета. Интересно, как продвигаются дела в этом направлении?
Быстренько закончив дела на конференции, он зашел в гости к Рычагову. Поговорив о фронтовых делах, рассказав о встречах с реактивным «Мессершмиттом» Андрей поинтересовался прогрессом в наших разработках. Главком охотно поделился новостями. Выяснилось, что Поликарпов задумал совершенно новую конструкцию, предельно оптимизированную под возникающие при использовании турбореактивного двигателя возможности. По описанию Рычагова выходило что–то среднее между имевшимися в прежней реальности машинами Миг–9 и Миг–15. Два двигателя, стреловидное крыло, мощное вооружение… Это будет настоящий зверь! Но сложность и новизна конструкции привели к тому, что пока КБ Поликарпова дальше макета не продвинулось.
Другое дело Яковлев. Он не стал гнаться за новизной, а просто взял и установил новый двигатель на свой Як–3. С минимальными переделками конструкции. В результате на испытательном аэродроме НИИ ВВС уже активно летало восемь таких машин. И хорошо летало! Один, правда, разбился из–за отказа двигателя, но летчик успел покинуть машину. Воронов, конечно, загорелся опробовать лично…
Уже следующим утром он был на месте, снабженный всеми необходимыми разрешениями. Получил подробный инструктаж от летчика–испытателя. Управление оказалось крайне легким, и если и отличалось от такового у своего поршневого «папы», то лишь в сторону упрощения. Ресурс двигателя, конечно, не радовал — десять часов. Много не налетаешь. Но двигателей было выпущено в достатке, так что испытательные полеты следовали один за другим.
Андрей легко поднял машину в воздух. Выполнил базовые маневры. Самолет слушался прекрасно, даже лучше, чем поршневой аналог. Да, устаревшая, хоть и усиленная конструкция с прямым крылом более тонкого профиля не позволяла разгоняться выше восьмисот двадцати километров в час, но на данный момент этого было достаточно. На опытном истребителе уже стояло вооружение — две двадцатитрехмиллиметровые пушки.
После посадки Воронов поделился впечатлениями с волнением ожидавшим его на земле конструктором:
- А как вы считаете — можно ли уже провести фронтовые испытания вашей машины? — неожиданно спросил еще взбудораженный непривычным полетом пилот.
- Считаю — можно! — с некоторой заминкой ответил Яковлев. Оно и понятно — с одной стороны — самые лучшие испытания, которые только можно пожелать боевому самолету. С другой — новая конструкция может таить в себе неизвестные еще дефекты, смертельно опасные в бою. Да и надежность двигателей Люльки, несмотря на все старания, была еще далека от требований к серийной машине.
Утряска вопроса во всех причастных к делу бюрократических инстанциях занял дня три. Никто не хотел брать на себя такую ответственность, даже Рычагова не удалось полностью убедить. Пришлось обратиться напрямую к Сталину, благо и Андрей, и Яковлев имели прямые выходы на Вождя. Тот позвонил Рычагову и бюрократическое колесо, наконец, завертелось.