Под рукой теплый руль, а педали и ствол под ногами, И под боком страна, мне плюющая пулей в лицо. Затопить бы ее, эту землю сухую, слезами Тех, кто здесь потерял своих братьев, мужей и отцов.
* * *
- 54
Монолог пилота "черного тюльпана"
В Афганистане, В "черном тюльпане", С водкой в стакане
мы молча плывем над землей. Скорбная птица Через границу, К русским зарницам
несет ребятишек домой. В "черном тюльпане" Те, кто с заданий Едут на Родину милую
в землю залечь, В отпуск бессрочный. Рваные клочья... Им никогда, никогда
не обнять теплых плеч.
Когда в оазисы Джелалабада
Свалившись на плечо, "тюльпан" наш падал,
Мы проклинали все свою работу,
Опять "бача" подвел потерей роту.
В Шинданде, Кандагаре и Баграме
Опять на душу класть тяжелый камень,
Опять нести на Родину героев,
Которым в двадцать лет могилы роют.
Но надо добраться, Надо собраться. Если сломаться,
то можно нарваться и т+ут. Горы стреляют, "Стингер" взлетает, Если нарваться,
то парни второй раз умрут.
И мы идем совсем не так, как дома,
Где нет войны и все давно знакомо.
Где трупы видят раз в году пилоты,
Где с облаков не вавят вертолеты.
И мы идем, от гнева стиснув зубы,
Сухие водкой смачивая губы.
Идут из Пакистана караваны,
И значит, есть работа для "тюльпана".
В Афганистане, В "черном тюльпане", С водкой в стакане
мы молча плывем над землей. Скорбная птица Через границу, К русским зарницам
несет наших братьев домой.
- 55
Когда в оазисы Джелалабада
Свалившись на плечо, "тюльпан" наш падал,
Мы проклинали все свою работу,
Опять пацан подвел потерей роту.
В Шинданде, Кандагаре и Баграме
Опять на душу класть тяжелый камень,
Опять нести на Родину героев,
Которым в двадцать лет могилы роют.
* * *
Когда я вернусь, накуплю сыну кучу игрушек, Но лишь автомат на прилавке забуду и танк. Я очень устал от войны на камнях Гиндукуша, Приснился бы дом... Да все вижу ночами Саланг.
Когда я вернусь, если только, конечно, сумею, Пойдем, погуляем, - сынишка мой будет так рад. Но только не там... Я один посижу на аллее Кладбищенской, той, у которой ребята лежат.
Когда я вернусь, за столом среди шума и гама, Средь радостных лиц и залитых вином скатертей, Увижу, наверно, зеленые флаги Ислама, Сожженный кишлак... и убитых афганских детей.
Когда я вернусь, мы с женою наластимся вволю, Потом закурю, и нахлынет щемящая грусть... За что ж ты, страна, наградила нас этою долей?.. Когда я вернусь... Если только, конечно, вернусь...
* * *
"Обложили меня, обложили..."
В. Высоцкий
Жарких костров развеселый треск, Руки тяжелые над огнем. Оцепенел и пригнулся лес, Стаю волков обложили в нем.
Серые мечутся меж берез, Прячут детей, зарывают в снег, И в ошалевших глазах вопрос: "Что же ты делаешь, Человек?"
Вот и все.
Наступит смертный час,
Тот жуткий час, когда вся жизнь - сплошная боль.
Снег несет,
О, если бон их спас!
Но этот день не станет другой судьбой.
- 56
Кружит матерый, здесь главный - он, Чует: вот-вот, и начнут стрелять. Но на флажки не пойти - закон, Лучше под пули, учила мать.
Лучше под пули, ощерив пасть, Молча. За горло. С разбегу. В грудь. Лапами. Сильно. Подмять. Упасть. Может, и вырвется кто-нибудь.
Кто-нибудь...
Все уже страшный круг,
Давным-давно на спуск жадно палец лег.
Кто-нибудь...
Пусть это будет друг,
Он допоет, когда мой голос уснет.
Цепи смыкаются. Крики. Смех. Запах железа. Собачий лай. Волка - не лебедя, лебедь - грех. Волк - он разбойник, его - стреляй.
След, словно пеленг, он на ветру, И, заглянув в поднебесья синь, Холода грудью вожак глотнув, Прыгнул - как проклял - что было сил.
Ветра свист,
Опять им повезло,
Ударил гром, и палевый бок в крови.
Жизнь, прости...
Прости людей за зло,
Дай время нам себя научить любви.
* * *
Первый, второй
У подножия гор Перегрелся мотор Вхолостую по небу бьют лопасти. У подножия гор Начался этот спор: Взять мотор на измор или лоб спасти... Морлод был и горяч, И не знал неудач Летчик класса Валерия Чкалова, И, конечно, он знал, Что высок перевал, Тем почетней был пьедестал этих скал Не такие орешки раскалывал.
- 57
А он сомнений не ведал
И верил в звезду, под которой рожден.
- Мы поймаем победу...
Он в риск был с пеленок влюблен.
Рядом тоже был хва Лет пятнадцать подряд Он летал на парад в город Тушино. Полста лет за спиной, Но сейчас он второй, А раз так, он обязан послушаться. Надо, если велят. Провалилась земля, Перегрузки ударили в голову. А он больше не мог, Сжалось сердце в комок: Полста лет - потолок, Полста лет - это срок. Сердце - кремень, но мягче, чем олово.
А первый страха не ведал
И верил в звезду, под которой рожден.
Он поймает победу.
Он в риск был с пеленок влюблен.
И, взревев от обид, На жокеев "забив", На дыбы встал мотор, но попробуй, сбрось. На губах затянул До упора узду Ручкой газа пилот: на капоте кровь. Через горы, как лев, перевал одолев, Прыгнул вверх самолет и пошел на спуск... И был счастлив один Он опять победил. И был счастлив второй Он погиб как герой, Перегрузок не выдержав груз.
* * *
Письмо
Братишкам-подводникам,
погбшим в Норвежском море,
посвящается
Ну вот и все: проложен курс,
и на борту комплект, Опять в поход нас океан
позвал. Опять несем одну судьбу
опять одну на всех, Опять в ЦП наш каперанга
встал.
- 58
Но, друг мой, как ты прав,
что всю жизнь мне завидовал,
В рубку бьет волна,
и ветер вспарывает гюйс.
И если б не жара,
я бы снова лодку выдумал,
Коль удача нам улыбнется,
я вернусь.
Как хорошо, идет слушок,
в подплаве морякам Дают вино и шоколад
дают. А я за воздуха глоток
сейчас весь мир отдам, Но рядом дно,
и облака не тут.
Но, друг мой, как ты прав: