«Служба на линкоре поставлена так блестяще, офицеры линкора столь дисциплинированны и грамотны, что говорить о достижениях БЧ-2, то есть хвалить корабль за успех в стрельбе No 13, незачем», — такой тон задал вступительным словом Милютин. И офицеры линкора. действительно грамотные, квалифицированные специалисты (к тому же с полуслова понимавшие старпома), вовсю поносили лейтенанта Манцева за неверное пробанивание стволов, за неправильную рецептуру смазки лейнеров. Манцев пылко защищался наставлениями. Байков показал не отмененный штабом циркуляр (был такой грех за штабом флота). Валерьянов привел никем не понятую латинскую пословицу и помахал тетрадкою с телефонограммой артотдела флота…
Экспромт удался. Выходило, что, не будь ошибок флагарта и артотдела, линкор давно бы выполнил не только АС No 13, но и все зачетные; линкор, короче, готов к стрельбам на приз министра.
Улов был значительным: Манцеву — благодарность от командующего флотом, всем прочим — от начальника штаба флота: линкору засчитали курсовую задачу No 3; в ежегодном отчете, который штаб флота посылал командованию училищ, решено было отметить специальным пунктом хорошее начало службы и отличную боевую выучку выпускников училища имени Фрунзе: поскольку па эсминцах участились ЧП, приказано было назначать помощниками командиров эсминцев только офицеров, прошедших линкоровскую школу.
Олег Манцев обманывать своих друзей не мог. И поздним вечером того же 31 марта все чистосердечно рассказал в каюте.
Он говорил о намеренной ошибке и видел, как морщится в недоумении Степан Векшин, как напрягается Борис Гущин.
Кончил же тем, что предложил составить очередной шутовской приказ по каюте — «О преступном отношении командира 5-й батареи к проведению АС No 13». Он даже начал писать черновик приказа. Остановил его Степа, как— то жалко попросив: — Ты, Олежка, с этим делом помягче… Служба есть служба… Да и никого ты не обманывал… Щит— то вдребезги! — обрадовался вдруг Степа. — Ты, Олежка, пойми: дорогу ты себе этой стрельбой проложил ровную…
— Ровную! — подтвердил Гущин сдавленно. Был он необыкновенно бледен, и на бледном лице горели синие глаза.
— Ведь что получается… — воодушевленно продолжал Степа. — Линкору дают внезапную вводную на проведение стрельбы. Личный состав к стрельбе не готовился, управляющий огнем проинструктирован не был… Тебя ведь не инструктировали, Олежка? — Н— нет…
— Вот видишь. А ты отстрелялся. Честь и хвала. Тебе все обязаны. И еще тебе скажу: слышал лично приказ командира собственными ушами, Валерьянову сказано было — писать представление на тебя, на старшего лейтенанта… Точно. — Точно! — вновь подтвердил Борис Гущин. Полтора года назад появился он на линкоре. Был на Балтике помощником командира эсминца, капитан-лейтенантом, и там же на Балтике был судом чести разжалован до старшего лейтенанта. За что — не говорил, и даже в каюте No 61 его ни о чем не спрашивали, но догадывались, что постигла его кара, им не заслуженная, потому что сам Милютин не хотел замечать то, что знали и видели все: большую часть служебного времени старший лейтенант Борис Гущин, командир 7-й батареи, проводит на койке, скрытой портьерою, громит оттуда всех и вся. Глуховатый басок его вещал, как из гроба, да и сам Гущин гробом называл два кубических метра каюты, в которых обитало его тело. Он мог молчать часами, сутками, предохранительный колпачок зенитного снаряда, повисший на цепочке, служил ему пепельницей, и когда о металл постукивала пластмасса мундштука, Олег и Степан имели право спросить о чем— либо товарища.
— Стыдно все— таки… — не сдавался Олег. Стыд был и в том, что сознавал он: смирился уже, но хочет подлость свою облагородить признанием, поддержкой…
Одним прыжком одолел Гущин расстояние от койки до стола. Пальцы его сомкнулись на горле Манцева.
— Замолчи!.. — прошипел он. — Замолчи, недоносок!.. Ты слышишь меня? — Он ослабил пальцы, и Олег промычал, что да, слышит. — Запомни: на основании сообщенных тебе данных о цели, о направлении и скорости ветра, о температуре и плотности воздуха ты рассчитал по таблицам исходные установки прицела и целика. Пристрелочный залп лег левее на восемь тысячных дистанции, потому что в сообщенных тебе данных были ошибки измерения, потому что линкор мог рыскнуть в момент залпа, потому что ветер мог измениться, потому что… Десятки, «потому что», десятки причин, повлиявших на точность пристрелки при такой несовершенной схеме управления огнем, как наша, линкоровская, установленная в 1931 году. Такой вынос по целику считается «отличным»… Далее ты ввел корректуры, дал еще один залп и в строгом соответствии с правилами стрельбы скомандовал пристрелочный уступ… Понял?
— Понял, — прохрипел Олег, растирая шею… А Борис Гущин поспешил убраться в свой гроб. Чиркнула спичка, колыхнулась портьера, Борис курил.
— Не совсем понял, — донеслось до Манцева. — Ты отличный артиллерист. Многих я знаю из нашей братии, из тех, кто в считанные секунды обязан самостоятельно принимать ответственные решения. И никто из них, поверь мне, в предстрельбовом мандраже не смог бы рассчитать границы, в которых можно произвольно менять исходные данные. Да еще когда рядом смышленый комдив, сам артиллерист от бога… Ты как футболист, который целится мячом в штангу, чтоб уж от штанги мяч влетел в ворота… Искусство высшей пробы. Вот это ты должен понимать! И точка! Еще раз услышу от тебя о выносе и пристрелке — несдобровать!
Миротворца Векшина такая речь могла только обрадовать.
— Истинная правда, Олежка, истинная… Садись, пиши отчет — во славу каюты, во славу эскадры…
В бухте Лазаревской на борт линкора прибыл адмирал Немченко. Команду для встречи не выстраивали — таков был приказ его. На нижней площадке парадного трапа фалрепные (четыре офицера — ладные, красивые, высокие) выхватили адмирала из подошедшего катера, невесомой пушинкой подняли и перенесли. Немченко побрыкал ногами в воздухе, обосновался на трапе и бодро поднялся на ют. Потом принял рапорт. И сразу направился к мостику. Сигнальщики подняли флажные сочетания, означавшие «эскадре следовать в Севастополь».
Потекли мероприятия по плану боевой подготовки, Корабли показывали товар лицом: умело перестраивались по сигналам флагмана, отражали атаки катеров и самолетов— торпедоносцев, линкор «Новороссийск» продемонстрировал номер циркового свойства, первым же залпом поразив пикирующую мишень. Все на эскадре получалось легко, грамотно. Штабы (штаб эскадры вернулся на линкор) тихо радовались. Ужины в адмиральском салоне переходили незаметно в приятнейшие вечера воспоминаний. Начальник штаба эскадры круто изменил свое мнение о линкоре, назвав его самым опрятным и чистым кораблем флота.