Въ жизни этого великаго человѣка было много мелочности, говоря языкомъ его враговъ, ревнующихъ объ умаленіи его славы; но ее приличнѣе назвать явными противорѣчіями. Не понимая тѣхъ рѣшеній, на основаніи коихъ дѣйствуютъ выспгіе умы, люди завистливые и глупые пользуются кое-какими поверхностными противорѣчіями, чтобъ составитъ обвинительный актъ, на основаніи котораго мгновенно осуждаютъ ихъ. Если позже, соображенія, подвергавшіяся нападкамъ, и увѣнчаются успѣхомъ, если и обнаружится соотношеніе между приготовительной работой и результами, то все же уцѣлѣетъ кое-что изъ предварительной клеветы. Такъ, въ наши дни, Наполеонъ осуждался нашими современниками, когда хотѣлъ развернуть крылья своего орла надъ Англіей; нуженъ былъ 1822, чтобъ уяснить 1804 и плоскодонныя булонскія суда.
Слава и ученость Деплэна были неуязвимы и его враги ухватились за его странный нравъ, за его характеръ; между тѣмъ, какъ онъ просто обладалъ тѣмъ качествомъ, которое англичане зовутъ эксцентричностью. Порою онъ одѣвался великолѣпно, какъ трагикъ Кребилльонъ, и вдругъ обнаруживалъ странное равнодушіе на счетъ платья; его видѣли то въ каретѣ, то пѣшкомъ. Онъ поочередно былъ вспыльчивъ и добръ, казался жесткимъ и скупымъ, и былъ способенъ предложить все свое состояніе своимъ изгнаннымъ государямъ, которые сдѣлали ему честь и на нѣсколько дней приняли его даръ; словомъ, не было человѣка внушавшаго столь противоположныя мнѣнія. Хотя ради полученія черной ленты онъ былъ способенъ обронить во дворцѣ часословъ изъ кармана, все же, повѣрьте, про себя онъ смѣялся надо всѣмъ; изучивъ людей сверху и снизу, схвативъ ихъ истинное выраженіе посреди самыхъ торжественныхъ и самыхъ ничтожныхъ дѣяній ихъ жизни, онъ чувствовалъ къ нимъ глубокое презрѣніе. У великаго человѣка качества часто солидарны между собою. Если между этими колоссами, у одного больше таланта чѣмъ ума, то все же умъ его обширнѣе чѣмъ у того, про кого просто говорятъ: "онъ уменъ". Всякій геній предполагаетъ нравственное воззрѣніе. Это воззрѣніе можетъ прилагаться къ какой нибудь спеціальности; но кто видитъ цвѣтовъ, не можетъ не видѣть солнца. Тотъ, кто на вопросъ спасеннаго имъ дипломата: — какъ поживаетъ императоръ? — отвѣчалъ: "придворные появились, придутъ и люди", — такой человѣкъ не просто хирургъ или медикъ, онъ вдобавокъ удивительно остроуменъ. Поэтому, терпѣливый и прилежный наблюдатель человѣчества оправдаетъ чрезмѣрныя притязанія Деплэна и повѣритъ, какъ вѣритъ тому же относительно себя, что Деплэнъ былъ способенъ стать такимъ же великимъ министромъ, какъ былъ хирургомъ.
Между загадками, которыя представляли для многихъ современниковъ жизнь Деплэна, мы выбрали одну изъ самыхъ любопытныхъ, потому что разгадка ея обнаружится въ заключеніи разсказа и оправдаетъ его отъ иныхъ обвиненій.
Изо всѣхъ учениковъ, которые были при немъ въ госпиталѣ, Деплэнъ больше всѣхъ привязался къ Орасу Біаншону. До поступленія интерномъ въ Hôtel-Dieu, Орасъ Біаншонъ былъ студентомъ медицины и жилъ въ латинскомъ кварталѣ въ жалкомъ меблированномъ домѣ, извѣстномъ подъ именемъ дома Вокэ. Молодой человѣкъ испытывалъ тамъ приступы самой суровой нужды, — родъ горнила, откуда великіе таланты должны выйти чистыми и неизмѣнными, какъ алмазы, которые не ломаются, какимъ бы ударамъ ихъ не подвергали. Въ жестокомъ огнѣ разнузданныхъ страстей, они пріобрѣтаютъ неизмѣнную честность и въ постоянномъ трудѣ, которымъ они обуздываютъ свои обманутыя желанія, получаютъ привычку въ борьбѣ, ихъ ожидающей. Орасъ былъ прямой молодой человѣкъ, неспособный вилять въ вопросахъ чести, принимающійся за дѣло безъ словъ, готовый для своихъ друзей и заложить плащъ, и пожертвовать своимъ временемъ и трудомъ; словомъ, Орасъ былъ изъ тѣхъ друзей, которые не безпокоятся что получатъ взамѣнъ того, что даютъ сами, увѣренные, что въ свою очередь получатъ болѣе, чѣмъ дадутъ. Большинство изъ его друзей чувствовали къ нему то душевное уваженіе, какое внушаетъ добродѣтель безъ эмфазы, и многіе изъ нихъ боялись его осужденія. Но Орасъ обнаруживалъ такія качества безъ педантства. Онъ не былъ ни пуританиномъ, ни проповѣдникомъ; давая совѣтъ, онъ охотно бранился, и не отказывался отъ лакомаго кусочка, когда къ тому представлялся случай. Хорошій собесѣдникъ, степенный не болѣе кирасира, простосердечный и откровенный, но не какъ морякъ, потому что нынѣшніе моряки хитрые дипломаты, но какъ честный молодой человѣкъ, которому нечего скрыватъ, онъ ходилъ съ поднятой головой и веселой думой. Наконецъ, чтобъ выразить все однимъ словомъ, Орасъ былъ Пиладомъ не одного Ореста, принимая нынѣшнихъ заимодавцевъ за самое полное воплощеніе античныхъ фурій. Онъ переносилъ бѣдность съ тою веселостью, которая, быть можетъ, составляетъ одну изъ самыхъ главныхъ стихій храбрости, и какъ всѣ, у кого ничего нѣтъ, дѣлалъ мало долговъ. Трезвый какъ верблюдъ, подвижной какъ олень, онъ былъ стоекъ въ мысляхъ и поведеніи. Счастливая жизнь для Ораса началась въ день, когда знаменитый хирургъ удостовѣрился какъ въ его достоинствахъ, такъ и недостаткахъ, которые, какъ тѣ, такъ и другіе, заставляютъ друзей доктора Ораса Біаншона цѣнить его вдвойнѣ. Когда директоръ клиники принимаетъ на свое лоно молодого человѣка, то карьера этого молодого человѣка обезпечена. Деплэнъ постоянно бралъ Біаншона въ качествѣ ассисента въ богатые дома, гдѣ почти всегда нѣкоторая благостыня попадала и въ мошну интерна и гдѣ для провинціала незамѣтно разоблачались тайны парижской жизни; онъ оставлялъ его въ своемъ кабинетѣ во время консультацій, и заставлялъ помогать себѣ; порою онъ посылалъ его на воды съ какимъ нибудь богатымъ больнымъ; наконецѣ, онъ ему устроилъ практику. Изъ этого слѣдуетъ, что по истеченіи нѣкотораго времени у тирана хирургіи оказался сеидъ. Оба они, одинъ на вершинѣ почестей и науки, обладая громаднымъ состояніемъ и такой же славой; другой, скромная омега, безъ состоянія и славы, стали близкими друзьями. Великій Деплэнъ говорилъ все своему интерну; интернъ зналъ, сидѣла ли извѣстная женщина въ креслѣ подлѣ хозяина или-же на славномъ канапе, стоявшемъ въ вабинетѣ и на которомъ спалъ Деплэнъ; Біаншонъ зналъ тайны этого человѣка съ темпераментомъ льва и быка, благодаря чему бюстъ великаго человѣка расширился и располнѣлъ свыше мѣры, и сталъ причиной его смерти вслѣдствіе расширенія сердца. Онъ изучилъ странности этой столь занятой жизни, планы этой столь гнусной скупости, надежды политика, скрывавшагося въ ученомъ; онъ могъ предвидѣть разочарованіе, которое ожидало единственное чувство, уцѣлѣвшее въ этомъ не столько бронзовомъ, сколько бронзированномъ сердцѣ.