Леокадия умолкает, в комнате воцаряется тишина. Поднимаю взор — все смотрят на меня. Почему? Ах, да, я плакал. Совсем расклеился. Смахиваю слезы со щек.
— Извините, господа! Вспомнилось.
— Потеряли близкого человека?
Это Леокадия. Ей-то что?
— Родителей. Я их очень любил.
Это правда. Отец умер в 1999 году — сердце. Мать — десятью годами спустя. Рак. И я, врач, не смог им помочь… Но что до этого людям в чужом мне мире? Чувствую себя неловко. Не следовало пить.
— Хотите, я спою?
Оживились. Певец из меня никакой, но народ нужно отвлечь.
— Просим! — раздаются голоса.
— Гитару? — Леокадия протягивает инструмент.
— Не умею, — развожу руками. — Я — а капелла.
— Если смогу — подыграю, — говорит она. — Начинайте, Валериан Витольдович!
Как мне не нравится это имя! Но другого не предложили…
Вступает гитара. Леокадия уловила мотив.
Умолкаю, следом стихает гитарный перебор. В комнате — тишина. Робкий хлопок, второй — и собрание вдруг взрывается аплодисментами.
— Браво! Брависсимо!
Особенно стараются сестрички. Странно. Неужели понравилось? В моем мире мне медведь на ухо наступил, а тут, значит, могу? Аплодисменты постепенно стихают.
— Замечательно! — говорит Карлович. — Не хуже Леокадии Григорьевны.
— Куда мне? — развожу руками. — Леокадия Григорьевна неповторима.
— Льстец! — грозит она пальцем, но выглядит довольной. Вот и хорошо. Здесь она, похоже, главная певица. Зачем мне враг?
— Душевная песня, — продолжает надворный советник, — но не вам петь про ушедшую юность. Правда, господа?
За столом смеются.
— Завидую я вам, Валериан Витольдович! Бог дал вам редкий талант. В такие лета и так оперировать! Вспоминаю себя после университета. Руки дрожали… Вот что, голубчик! Подсаживайтесь к Леокадии Григорьевне и порадуйте нас пением. У вас это хорошо получается, а вдвоем будет еще лучше. Я прав, господа?
В ответ звучат аплодисменты. Делать нечего, беру стул и перемещаюсь.
— Что будем петь? — спрашивает Леокадия.
— Гори, гори, моя звезда.
— Знаю! — кивает она и кладет пальцы на струны. Вступаю первым.
— подхватывает Леокадия…
Банкет закончен, идем к флигелю — мы все в нем живем, только Карлович ночует в своем кабинете. Там у него мягкий диван. Леокадия опирается на мою руку, в другой — гитара. Во флигеле расходимся по комнатам, пожелав другу спокойной ночи. Иду к себе. Достаю из-под кровати медное ведро и приношу из колодца воды. Моюсь и чищу зубы, сливая воду в таз. Удобства никакие, но жаловаться грех. На передовой хуже, это я знаю из рассказов. Солдаты не моются неделями, в мундирах — вши. Периодически их отводят в тыл, где моют и прожаривают белье и верхнюю одежду. Но это в теплое время, зимой не получается. Удивительно, что сыпного тифа нет. В мое время он косил людей тысячами. Или это в гражданскую? Будет ли она здесь? Не хотелось бы…
Снимаю мундир и складываю его на табурете. Успеваю полюбоваться на погоны. Они узкие, с оранжевой лычкой и цифрой 7 на другом конце. Номер дивизии. На прежних было 26 — такой номер носит Могилевский полк. Он, к слову, дислоцировался в Воронеже, а не в Могилеве. Белорусов в него набирали здесь — потери были большими…