— А все же хорошо было в жандармах состоять, — немного подумав, сказал Абрикосов, — главное — все боялись! К тому же и форма была великолепная. В почёте и сытости существовал!
Навстречу путникам шёл старик в длинной линялой рубашке. Сумка, костыль и пыльные сапоги через плечо.
— Куда, дедушка? — спросил дьякон.
— В монастырь, кормильцы! К престольному празднику, поильцы! — визгливо заговорил старик и несколько раз перекрестился.
— Да ты, дедушка, не туда идёшь-то!
— А куда же, анделы мои? — с детской улыбочкой спросил встречный.
— В обратную сторону идёшь, дед!
Старик радостно изумился, всплеснув руками:
— Значит, я заблудился?! Анделы! Пошёл это я в монастырь ближней дорогой. Иду это я. Ирмосы пою и прочие стихиры. Дошёл до перекрёстка. Туды, значит, дорога и сюды. Дай, думаю, пойду сюды и пошёл это я с молитовкой… Грехи, анделы мои!
— Пойдём с нами за компанию! — предложил жандарм.
— А вы, люди добрые, не обидите меня, старичка — махонького жучка, а?
— Мы не разбойники, а люди благородного сословия, — шмыгнул носом Саша и приосанился.
— Верно твоё слово, андел, — осклабился старичок, зажимая в кулак бородёнку, — душа-то у вас, может, и андельская, но личности ваши тайны преисполнены. Кокнете меня в кусточке по лысинке, и не станет Кузьмы Ивановича!
Жандарм побагровел от злости и выругался:
— Эк, подумаешь, живность какая! Молчал бы ты, старый крокодил!
Кузьма Иванович испуганно замахал сухенькой ручкой:
— Молчу, андел, молчу! Я это к тому, что, ежели не было бы с вами духовной особи, в жисть с вами не пошёл бы. Очень вы на вид сурьёзные!
— Ну и старичишка, ну и яд, вот где гад-то ползучий! — не выдержал спокойный трактирщик.
Старичок посмотрел умилёнными глазами на дьякона, сложил ладони крест-накрест и проговорил:
— Благослови, батюшка!
— По причине дьяконского сана недостоин преподать благословение яко иерей!
Кузьма Иванович опять изумился и радостно завизжал:
— И тут обмишурился, анделы мои!
— Не упоминай всуе андела! — строго заметил дьякон. — Какие мы тебе анделы?
Всю дорогу старик рассказывал тоненьким голоском о том, что если бы ему дали образование, то из него мог бы выйти урядник, а то певчий тенор, и вообще благородный. Он часто шмыгал носом и сразу же всем надоел.
— Хватит тебе в лапти-то звонить, — проворчал трактирщик, — помолчи маленько!
Последних слов Кузьма Иванович не расслышал.
— Я и спеть могу! Голос у меня хороший. Пригодный. Моего тятю, Царство ему Небесное, его тятя раз гармошкой по голове ударил, и с той поры пошли у нас в роду певуны да гармонисты.
Старик набрал воздуха, лихо взмахнул ручкой и пронзительным голосом запел:
От визгливого пения у дьякона заныли зубы, и он с остервенением крикнул:
— Замолчи ты, дедушка! В монастырь идёшь, а песни поёшь!
— Я и замолчать могу, — кротко согласился старик, — я всё могу!
Дошли до родника, окружённого берёзами, остановились отдохнуть у прохладных журчащих вод.
— Слава тебе, Господи, — вздохнул Саша и стал помогать трактирщику снимать котомку.
Берёзы были старые, дуплистые и покрывали землю тихим узорным сумраком.
Путники сели на бугорок, оттуда были видны шумящий лес с дымно-зелёными соснами и далёкие поля с длинными тенями от ржаных скирд.
Дьякон смотрел на монастырскую дорогу и говорил:
— Бывало, по этой дороге богомольцев шло видимо-невидимо. Шли с молитвой, натощак, без мирских рассуждений… Теперь же богомолец не тот. На паломничество как на гулянку смотрят… Да, меняется земля. Ходишь по ней и не узнаёшь прежнего её лика…
Дьякон лёг на землю, прикрыв лицо шляпой, и задремал.
Кузьма Иванович долго смотрел на него и вдруг запел визгливым голосом:
Дьякон вздрогнул, схватился за щёку и простонал:
— Чтоб тебе сгинуть, непутёвая сила!.. Опять зубы заныли… Шли мы себе тихо, по-Божьему… Навязался ты нам на грехи и соблазн!
Юродивый старик моргал глазами и сконфуженно шамкал:
— Прости, отец дьякон. Андел во плоти!..
К солнечному закату подошли к монастырским стенам. Над зелёными куполами собора витали голуби. Из монастырских врат выходил крестный ход. Под горой раскинулась ярмарка. Около телеги, в луже от ночного дождя лежал пьяный в белой рубахе и лакированных сапогах. Он охватил голову руками и бормотал: