ПРАВ. Одобряю твои идеи, Карл.
ТЕМНЫЙ. Господи, благодарю тебя, что не оставил нас и помог нам договориться. А Грифон, знаете ли, предлагал напасть на вас прямо в церкви...
СЭ. Какая подлость!
ТЕМНЫЙ. Но мы с Карлом...
КАРЛ. Но я воспротивился, и Грифон, человек разумный, равно как и отважный, согласился с моими доводами.
СОРРОФФ. Еще бы не воспротивиться. Ты прекрасно понимаешь, что в храме ваши шансы на успех равнялись бы нулю.
КАРЛ. А поскольку ваша победа исторически невозможна, то что же нам, курам на смех идти было в храм?
ПРАВ. Ты, Карл, рассуждаешь тонко и умно, у тебя нигде не рвется, и я рад приветствовать столь достойного собеседника, как ты. Так ты и есть зачинщик?
КАРЛ. Это тайна.
ТЕМНЫЙ. А еще, между прочим, подразумевал Грифон...
КАРЛ. Подразумевается, что любой из вас, отцы, в состоянии дать нам полезный и мудрый совет. Даже и Льфофф. И это не полдела, как может показаться со стороны. Внимающий гласу благоразумия не рискует угодить пальцем в небо, торжественность момента придает его фигуре черты монументальности. С предельной отчетливостью и даже величаво выдвигается на первый план его личность со всеми ее удивительными качествами и свойствами, и в это мгновение он бесконечно далек от тех, у кого только и есть, что хорошая мина при плохой игре.
ПРАВ. Я бы добавил еще несколько суждений, напоминающих нам о таких поразительных вещах, как идеализм, красота, благо, совершенство. Следует упомянуть и абсолют со всеми его аспектами, тот самый абсолют, который, разумеется, не годится путать с абсолютизмом, как это с упорством, заслуживающим лучшего применения, делают некоторые. Но и без того, Карл, ты отлично выразился и вполне ухватил мысль, то четко, то отрывочно крутящуюся в голове каждого из нас. Да... Так что скажешь, Льфофф?
ЛЬФОФФ. Позволю себе высказаться в том смысле, что, дескать, вариант с храмом никуда не годится.
ПРАВ. Это уже всем ясно.
ЛЬФОФФ. Полагаю также, что и уличная схватка не сулит успеха ни одной из сторон.
ПРАВ. Я всегда был против так называемых эффектных сцен. Обычно в них наши усилия пропадают всуе и идут кошке под хвост. К тому же и риск... Иди знай, где и на чем поскользнешься. А еще вся эта настырная масса свидетелей происшествия, бесконечная вереница очевидцев, всегда готовых выставить тебя в смешном свете. Эффектные сцены требуют какой-то физической игры, изумительных телодвижений, и на этом-то пути как раз и легче всего оступиться, дать маху. Не лучше ли с самого начала попытаться придать нашему делу что-то этакое, ну, я бы назвал, духовное, не лучше ли вообще ограничиться игрой ума? Исторические примеры свидетельствуют, что среди умных людей именно так обстояло веками, эти же примеры учат, что лучше бы так оно было и впредь. Вспомните о силе слов. За словами теряется предметность человека, и человек, заслоненный словом, уже фактически недостоверен. Те же самые свидетели, о которых нам неприятно думать, но не думать о которых нельзя, склонны отлично запоминать слова, а человека легко забывают. Напрашивается мысль, что человека и невозможно запомнить. О человеке можно лишь сказать что-то или подумать. Город, где нам выпало счастье жить и в известном смысле властвовать над умами, способен запомнить слова о чьей-то гибели, не задумавшись при этом, как, собственно, приключилась эта самая гибель, а все потому, что он не помнит и не видит человека. Именно человеческий язык властен переносить человека из прошлого в настоящее и обратно... а кому из нас под силу такое путешествие? Мы умираем в дороге, но путешествие продолжает наша маска, и она живет. И даже того, кто действительно умер, легко оживить благодаря слову и заставить жить на благо или во вред нашему великому городу.
ЛЬФОФФ. Да, слова острее ножей, и бьют они больнее бомб.
КАРЛ. Слова, произнесенные великим Правом и подтвержденные благородным Льфоффом, чудесным образом поднимают нас на грандиозную высоту, где царят всевозможные бессмертные идеалы, а мудрецы с потрясающей легкостью умерщвляют одних из нас и воскрешают других, чего нельзя было бы сделать, если бы мы не были простыми смертными и обыкновенными грешниками.
ПРАВ. Я сейчас мечтаю о времени, когда уже почти угнездившаяся в моей голове правда станет единственной в своем роде, а оттого абсолютной, и каждый из вас сможет черпать из нее все необходимое для жизни.
КАРЛ. Мы убьем тебя прежде, чем твои мечты осуществятся, но это и будет торжеством твоей правды. Я бесконечно рад, что ты высказываешься в пользу нашей бескровной победы.
ЛЬФОФФ. Надеюсь, наш договор учитывает интересы всех сторон.
КАРЛ. Со своей стороны заверяю, что мы будем неукоснительно следовать всем оговоренным пунктам.
ТЕМНЫЙ. Но в чем сущность договора?
КАРЛ. Бедняга, как всегда, ничего не понял.
ЛЬФОФФ. Оговаривается ли в договоре, что непонятливость никому не дает права перебегать в стан наших врагов?
ПРАВ. Верю, что непонятливость этого бедного человека не является хитростью.
КАРЛ. Не беспокойтесь, господа, он сделает все так, как того потребует обстановка. Темный отнюдь не желает себе зла. Темный не слишком расторопен среди прихотливо и с некоторым сумбуром играющих умов. Но он не станет слабым звеном, когда начнется та общая и, позволю себе выразиться, абсолютная игра ума, в тайны и принципы которой столь блестяще посвятил нас дядюшка Прав.
ПРАВ. Однако меня смущает молчание Грифона. Что за нелегкая дума омрачает его светлый ум?
КАРЛ. Да, пришло время поговорить о великом будущем этого человека, о предстоящем ему возвышении. И раз уж пошла такая откровенность, что на всякое проявление искренности нельзя не ответить еще более заметным проявлением, так отчего же и не удариться в нескрываемое чистосердечие, как не попытаться достичь полного взаимопонимания? Открою... именно Грифон стоит во главе нашего заговора.
ДЖИНЕТ. А чем же прославился Грифон, что за штуки такие, что за везение? Как может быть, что именно он претендует на величие и высокую миссию?
КАРЛ. Возглавлять заговор, верховодить в таком городе, как наш, - это высокая миссия? Величие - это когда дядюшка Прав. Это когда дядюшка Прав горделиво шествует на зов высшей правды. А все прочее - вздор.