Почему я не начала честную жизнь или жизнь свободной гетеры? Кто его знает. Видимо все дело в том, что я действительно была молодой, бойкой и безрассудной.
Коллекционер
Ну, раз уж я вам рассказала, как разбогатела сама, настало время поведать странную историю о том, как матушка Ним заполучила свое заведение, да плюс к тому виноградники на склонах гор, да еще два пшеничных поля и масличную рощу за Городом. А дело было так.
К девятнадцати годам матушка Ним (которую, конечно, никто тогда не называл матушкой) уже добилась некоторых успехов в веселом деле, и слыла едва ли не самой горячей девкой в квартале Цветов. Особенно посетителям нравилась ее высокая, пышная и крепкая грудь – грудь ни разу не рожавшей женщины в расцвете лет.
Женская грудь… Это источник молока для ребенка, и, одновременно, источник терзаний и наслаждений для мужчины. Боги создали ее прекрасной и желанной, словно плод инжира, но, увы, такой же нестойкой в своей красоте. Так думал и один богатый купец, который повидал немало прекрасных женщин и собрал удивительную коллекцию чаш, изваянных по форме персей прелестнейших из дев страны Офир, Абиссинии, Месопотамии… Поговаривали, что в его коллекции есть даже слепок с груди дикой гиперборейской женщины, по которому видно, что тело этих дикарок покрыто длинными волнистыми волосами. Естественно, что купец-коллекционер, наслушавшись разговоров об удивительной груди матушки Ним (которую, конечно, никто тогда не называл матушкой) захотел заполучить новую чашу себе в собрание.
И вот он призвал знаменитую девку к себе и велел ей обнажиться. Затем он отослал слуг, сам проделал все необходимые манипуляции и держал красавицу у себя еще целый месяц. Что там происходило, никто не ведает, но, выйдя из дом коллекционера, матушка Ним тотчас уединилась со своим хозяином – персом, который красил бороду в огненный цвет и завивал колечками, и выкупила заведение со всеми девками, посудой, одеждами, мебелью и репутацией. Также матушка Ним сходила к евреям, что берут в заклад земельные участки, и выкупила у них по выгодной цене виноградники на склонах гор, два пшеничных поля и масличную рощу за Городом.
С тех пор он стала сама себе хозяйка. Но – странное дело – с тех же самых пор, насколько известно в квартале Цветов (а в квартале Цветов ничего не утаишь) у матушки Ним никогда не было сердечного увлечения. И хотя было много желающих – охотников за красотой ее или за богатством – что, впрочем, не играет большой роли, ибо и то и другое делает мужчин настойчивыми и необузданными в своих желаниях, так вот, хотя было много желающих, и не только мужчин, но и женщин, ни разу матушка Ним не позволила себе быть слабой.
Наверное, оттого по кварталу Цветов, а затем и по всему Городу пошли слухи о необыкновенной ее мудрости.
Тут, собственно, и кончается рассказ моей героини. Но я добавлю еще несколько слов. Слов, которые могла бы сказать матушка Ним, да только она их никогда и никому не говорила.
Все они пересказывают друг другу истории о моем неожиданном легком богатстве, и все они ничего не знают о той цене, которую мне пришлось заплатить за него. Но сегодня, так и быть, я расскажу об этом.
Едва я обнажила грудь перед коллекционером, как он восхищенно ахнул и воскликнул:
– Сколь прекрасна твоя грудь, чаровница! Сколь совершенна ее форма! Но есть у тебя прелести много желаннее. Посмотри на свои сосцы, как гордо вздымаются они, как прелестно они упруги и полны, как дивен цвет, их красящий оттенками, которые бывают только на губах четырнадцатилетней ханаанской девственницы, ни разу не знавшей поцелуя! О, как желаю я завладеть этим чудом!
И он уговаривал и улещал меня, и грозил мне, и падал на колени, и осыпал меня золотом, и увешивал мои запястья ожерельями из безупречного жемчуга, и под конец уговорил. Острой сталью он отсек оба моих сосца и уложил их в шкатулку, наполненную морской солью. От боли я ничего не понимала, а то бы сказала ему, что, хотя в соли сосцы мои и будут сохранны, вряд ли останется в них та полнота и тот цвет, которые так пленили его. Месяц лучшие лекари Города врачевали мои раны, и, пока я лежала и страдала от боли в доме коллекционера, я передумала множество дум. Впрочем, ничего нового нет в мыслях оскорбленной женщины – а я была жестоко оскорблена. По истечении же месяца я взяла причитавшееся мне золото, и жемчуга, и с умом распорядилась своим богатством.