Гости стали отрезать длинными ножами кусочки от шара и класть их в рот девкам. Сначала девки испугались, но потом распробовали, что из молока получилось дивное лакомство, которое было в меру сладко, и нежно, и таяло во рту, стекая по горлу приятными волнами. И так девки с гостями съели весь масляный шар.
Но едва лишь исчез последний кусочек, как до их слуха донеслись горестные вопли с улицы. Все высыпали наружу и увидели, что солнце – а недавно миновал полдень – покрылось черной мглой, и только красноватое кольцо еще видно на небе. Люди посыпали себе голову пеплом, рыдали и кричали, а жрецы возглашали, что боги разгневались на нас за наше нечестие и скоро огненный дождь падет и испепелит Город.
– Это мы виноваты! – прошептала вдруг одна из обитательниц заведения. – Мы съели образ солнца, и светило обиделось и скрылось от нас.
Тихо она это сказала, но нашлись уши, которые услышали, и уста, которые повторили. И неизвестно, чем бы вся эта история закончилась для индусов, если бы через некоторое время край солнца не появился на небе, все расширяясь, и постепенно светило не вернулось на свое прежнее место.
Но с тех пор в городе ни один человек не рискнул еще раз попробовать взбить молоко и съесть заморский деликатес.
Поэт
В Городе ценят поэтов. Но как-то так повелось, что с поэтами в Городе все время что-то случается. То стихоплета прирежет в пылу ссоры из-за неудачной эпиграммы какой-нибудь рогоносец. То, возвращаясь с пирушки, песнопевец поскользнется и сломает себе обе ноги. То правителю не понравится героическая ода, в которой автор не воздал должного его храбрости и уму, и он повелит бить поэта плетьми и гнать из пределов Города. Причем несчастья валятся не только на бедных рифмоплетов, которые добывают свой нелегкий хлеб сложением панегириков и непристойных песенок, но и на вполне себе преуспевающих людей.
Возьмем хоть Антиоха. Антиох был сыном богатого купца от греческой наложницы. И как-то так получилось, что все другие сыновья умерли во младенчестве и единственным наследником остался этот незаконный, но признанный сын. Купец потратил немало денег на обучение и воспитание Антиоха, но, видно, недостаточно уделял внимания военной науке и атлетике, ибо юноша вырос изнеженным и хрупким, как нарцисс.
Кроме того, Антиох не проявлял никакого интереса к купеческим делам и проводил все свои дни в бездельи, а по вечерам устраивал кутежи с друзьями, на которых громко возглашал сочиненные экспромтом любовные стихи. И вскоре так прославился за это свое уменье, что каждая свободная куртизанка Города считала за честь принять его у себя с тем, чтобы гости насладились игривой поэзией. Специально обученные скорописи рабы записывали за Антиохом, и списки его творений разошлись далеко за пределы страны Офир.
Годы шли, а Антиох на вид оставался все тем же худым (ибо он пил куда больше, чем ел) и хрупким юношей, тратящим все время на пиры и кутежи.
Отец его, будучи рассудительным человеком, прибегнул к последней мере и женил сына. Выбрал ему достойную невесту из состоятельной семьи и стал ждать, когда сын остепениться. Но ничего из этого не вышло. По вине ли Антиоха, по собственному ли изъяну, жена все никак не могла понести, и только копила в себе могучие женские силы, что не могло кончиться хорошо.
Собственно говоря, все кончилось плохо.
Однажды, когда известный далеко за пределами страны Офир поэт Антиох вернулся домой после недельной попойки, жена вышла из себя и отвесила ему пощечину. Муж тут же упал, как подкошенный. То ли по общей слабости, то ли истощенная многодневной выпивкой, шея поэта не выдержала и сломалась.
Напрасно бедная женщина умоляла высокий суд и клялась, что не желала смерти своему супругу. Приговор был вынесен в строгом соответствии со справедливыми законами страны Офир. Мужеубицу закопали на площади по шею. И хотя милосердный палач не раз принимался плясать вокруг ее головы, чтобы поломать женщине кости и принести долгожданную смерть, она прожила еще долго, вынося издевательства и плевки от поклонников усопшего поэта.
Историйка
Самое паршивое, что может случиться с девкой, живущей в квартале Цветов, – это любовь. Изысканным гетерам, искусным в стихосложении и танцах, еще позволено предаваться нежной страсти. Она даже придает им ореол недоступности, на который, как мотыльки на масляную лампу, слетаются богатые купцы. А девке недоступной быть нельзя, так что любовь для нее – непозволительная роскошь. Впрочем, иногда мы влюбляемся. В величавых жрецов, славящих бога солнца на восходе и закате. В заезжих ласковых черноглазых купцов с Востока. В широкоплечих молчаливых стражей Правителя. В гибких, острых на язык приказчиков с базара. Но ничего хорошего для нас эта любовь не приносит. Впрочем, и предмету страсти может иногда не повезти.