Выбрать главу

— Ваше высочество, верно ли говорят, что вы азартный игрок? — Сакен начал разговор с далеко не юным наследником престола издалека.

— Коли судачат, стало быть, не зря, — обронил Александр и замедлил шаг. — Уж не пари ли хотите держать, генерал? — спросил он свысока, как игрок, знающий себе цену.

— Неплохая мысль, ваше высочество. В случае проигрыша готов пожертвовать отличнейший персидский кинжал!

— Да, слышал: ваши трофеи способны украсить Оружейную палату. Ну, а коли выпадет проиграть мне?

— О, ваше высочество, в таком случае я хотел бы рассчитывать на самую малость… Ваша милость к изгоям известна. Речь идет о несчастном, оказавшемся волею случая в Сибири. Я обязан этому человеку жизнью!

Цесаревич размышлял недолго:

— Что ж, я готов… С одним условием, генерал. Не будем испытывать судьбу. Вы настолько соблазнили меня обещанным оружием, что боюсь рисковать. Ведь и вам это, пожалуй, ни к чему! Так совершим обмен полюбовно, без лишних церемоний!

В это время появился император. Сакен гостеприимным жестом уступил ему дорогу, приглашая занять почетное место за карточным столом.

Прошение бывшего казачьего есаула о помиловании Александр Николаевич удосужился прочесть лишь через две недели после разговора с Сакеном. Мотивировка этого послания цесаревичу не понравилась: он не увидел в нем настоящего покаяния. И все же наследник престола решил, что трон не рухнет, если семидесятилетний казак вернется в свой курень. А посему в левом верхнем углу прошения он начертал: «Военному министру! Податель сего достоин снисхождения уже потому, что слаб рассудком. Александр».

Санкт-Петербург, 16 ноября 1850 г.

Новый случай вмешался в судьбу Анцимирисова, которому надоела личина — «святого старца», хоть и знаменитого по-своему, но обреченного до конца жизни скрывать свое настоящее имя. Виновником этого явился адъютант цесаревича Александра Адлерберг, сопровождавший своего патрона в путешествии по Кавказу.

Возвратившись в Петербург, Адлерберг должен был передать письмо Анцимирисова с резолюцией цесаревича военному министру Чернышеву. На беду опального есаула, министра в столице не было, а посему важный для его судьбы документ оказался в руках заместителя военного министра князя Василия Долгорукова. Этот генерал стремительно продвигался — по службе и был одним из самых доверенных людей Николая.

Император умел ценить верных присяге подданных. 14 декабря 1825 года, перед тем как выйти из дворца, Николай остановился возле лейб-гвардии корнета, исполнявшего караульную службу. Холодея сердцем в преддверии недобрых событий, Николай спросил его:

— Можно ли на тебя положиться, корнет?

Вытянувшись во фрунт, тот молниеносно ответил:

— Я из рода Долгоруких, ваше величество!

Теперь у князя появилась возможность еще раз доказать императору свою преданность престолу. Долгоруков, минуя военного министра, решил доложить Николаю о прошении Анцимирисова.

Выслушав генерал-адъютанта, Николай не без труда оживил в памяти события четвертьвековой давности. Отправив есаула в Сибирь, он, помнится, не обрел желанного покоя. Записка придворного лекаря Мэквилла породила в нем ощущение страшной тайны, обладателями которой была мать-императрица и ее бывший личный врач Фрэнсис Уилсон. После неудавшейся попытки выведать у полковника Прозорова всю правду Николаю начали сниться жуткие сны. Его навещали пятеро повешенных… Они были в белых саванах с лавровыми венками в руках. Каждый из них надевал Николаю свой венок, который тут же превращался в змееподобную тварь…

И вот — есаул! Император полагал, что несчастный давно умер. Как ни противно было возвращаться к прошлому, Николай не мог оставить это дело без внимания.

— По-твоему, Василий Андреевич, цесаревич поспешил? — Внешне Николай выглядел совершенно спокойным.

Долгоруков не догадывался о душевных муках императора. Он вел свою игру.

— Ваше величество, эта история давняя… Александр Николаевич были тогда ребенком. Могут ли они судить о былых прегрешениях есаула?

«Так-то оно так, — думал Николай, — но гоже ли собственной рукой подрывать авторитет наследника! Хотя…»

— Ты прав! Есаул хитер. И труслив! Затеял тяжбу в обход меня… Однако в «прошении» нет и намека на раскаяние. И потом, что это за земля, коею будто бы брат жаловал его «за заслуги»? Чепуха!

Николай подзавел себя настолько, что мог перейти к главному и весьма деликатному вопросу:

— Скажи, Василий Андреевич, каким образом письмо Анцимирисова попало к Саше? — Николай понимал, что сим вопросом ставит Долгорукова в щекотливое положение: задним числом как бы благословляет на фискальство за собственным сыном. Но он знал, с кем имеет дело. Не зря, незадолго перед своей кончиной, он будет рекомендовать Долгорукова в преемники Орлову на посту начальника III отделения. Однако император недооценил своего визави. У Долгорукова не было сомнений относительно того, стоит ли показывать монарху полную меру своей полицейской предприимчивости.