Федор Кузьмич настолько обессилел, что уже не мог вести связную речь. Однако в глазах его Афанасий прочитал немой вопрос, задать который без понуждения со стороны старец был не в состоянии.
— Вы хотите знать, кто убил Александра? — спросил Афанасий, положив руку поверх седой головы Федора Кузьмича.
Старик согласно прикрыл веки. Его блеклые глаза увлажнились, он снова взял священника за руку, боясь прервать связь с далеким прошлым, олицетворением которого был этот человек, разделивший с ним знание «таганрогской тайны». Ведь Афанасий нуждался в исповеди не менее Федора Кузьмича. Он ничем не рисковал: старец был при смерти.
— Да, старче, царь был отравлен. Нет, не князем Воронцовым, как утверждали сплетники. Его убил турок по наущению личного лекаря императрицы Уилсона. Мария Федоровна была слишком доверчива, да к тому же любила этого негодяя. Но главная тайна, старче, в том, что идеей Уилсона было посадить на российский престол своего внебрачного сына… Через альков Уилсон узнал от Марии Федоровны, что Александр отрекся в пользу Николая. Но ведь это отречение было чисто символическим, останься государь жив многие лета! Маньяк понял, что путь злодейству открыт. Уилсон рассчитывал вершить политику России путем шантажа своего незаконнорожденного отпрыска или, на худой конец, его матери… Отчасти ему это удалось.
— Не страшно тебе носить сию тайну? — прошептал Федор Кузьмич.
— Всевышний возложил на меня это бремя, он же и снимет. Теперь о вас, старче… Не хотите ли сообщить что-нибудь своим детям? Иначе ни в Польше, ни в России никто и никогда не узнает ничего о продолжателе рода Лихацких. Это ли судьба!..
— Принеси свечу… — попросил умирающий.
Афанасий исполнил его просьбу: нашел свечу, зажег ее и вложил в коченеющие руки старца. Дыхание Федора Кузьмича было таким слабым, что совсем не касалось пламени.
— Чужую жизнь прожил не своей волей… Посему душа моя вопиет об отмщении. Пророчествую, трон Романовых содрогнется от зол их. Ради сего остаюсь навечно бродягой. Сей исповедью снимаю с себя грех. Не имай зла…
Последний, тяжелый вздох вырвался из груди старца. Афанасий провел рукой по его холодеющим векам и спешно покинул келью.
Федор Кузьмич был похоронен на погосте томского Алексеевского монастыря. Вскоре по личному указанию начальника III отделения собственной его императорского величества канцелярии князя Василия Долгорукова немудреное имущество старца затребовали в Петербург.
Долгоруков помнил о своем участии в судьбе Анцимирисова. А посему досмотр вещей старца был произведен без ведома Александра II. В посылке, присланной из Томска, лежал католический молитвенник, несколько записок и костяное распятие. Одна из этих записок являлась точной копией шифрованного послания Федора Кузьмича к генералу Остен-Сакену. Другая, написанная старославянским шрифтом, гласила: «Видишь, на какое молчание жажда мести обрекла. Но коли ради сего молчат, правды не оглашают».
Распорядившись вернуть немудренное наследство старца в Томск, Долгоруков с легким сердцем поспешил в Казанский собор. Там он пожертвовал на панихиду по усопшему бродяге двадцать пять рублей. Князь полагал, что остался единственным свидетелем перевоплощения ссыльного есаула в знаменитого подвижника церкви. Он не знал, совладельцем какой тайны был на самом деле Федор Кузьмич.
Последняя авантюра Бонапарта
Бегство
И в тайне — ты почиешь, Русь.
Семлево, 23 октября 1812 г. [1]
Вчера Милорадович попытался отрезать арьергард Даву от остальных сил французской армии, растянувшейся на добрые пятнадцать верст от Вязьмы до Федоровского. Не дожидаясь исхода событий, Наполеон вместе с гвардией ускакал в Семлево, распорядившись, чтобы Понятовский и Богарне вернулись из Вязьмы на помощь попавшему в беду Даву.
Император остановился на ночлег в семлевской церкви. Недалеко от алтаря на каменном полу потрескивал костер. Дым поднимался под самый купол и висел там сизоватым облаком. Сам император устроился на хорах, украшенных изящной балюстрадой. Этой ночью он не сомкнул глаз. Наполеон пребывал в том оцепенении, которое порой охватывает даже деятельных людей. Он сидел в золоченом кресле похожий на замерзшего воробья.
Впервые бессонница овладела Наполеоном после московского пожара, когда, едва вырвавшись из охваченного огнем Китай-города, император ускакал в Петровский дворец. Москва застопорила триумфальную поступь его армии. Почему именно русские разбили его честолюбивые замыслы? Размышляя сейчас над этим вопросом, Наполеон в душе уже сознавал, что этой войны ему не выиграть, а его обещания дать русским решительное сражение — обман, предназначавшийся тем, кто еще верил в счастливую звезду завоевателя Европы.