После заутрени из Успенского собора повалил народ… Юродивый появился на паперти одним из последних. Был он без шапки, рыжеватые волосы спадали ему на плечи, местами слиплись в грязные пряди. Перед ним уже образовался живой коридор из немощных стариков и старух, прокаженных всех возрастов. Они лобызали юродивому руки, падали перед ним ниц, норовя коснуться губами полы его холщового халата; иные припадали к его стопам, но юродивый шагал без остановки, ударяя голыми щиколотками по красным от мороза лбам богомольцев. Сидя в экипаже, Куперен сопровождал юродивого до Днепровских ворот городской крепостной стены. Тут полковник и нагнал его, когда тот вошел в крепостную башню. Внутри башни было сумеречно и пусто.
— Мир тебе, божий человек! — Сдавленное толстыми каменными стенами эхо глухо повторило слова Куперена. — Мне отмщение, и аз воздам. — Француз произнес известное присловье юродивого, которое тот употреблял всякий раз, когда поминал Хмельницкого.
Маркевич — так звали юродивого в миру — остановился и обернулся на голос. Он молчал, но в глазах его Куперен прочитал недоумение и любопытство.
— Ты кто? — Теперь в них мелькнул огонек тревоги.
— Не волнуйтесь, Филипп Степанович, я тот, в ком найдете вы себе верного друга против злейшего вашего врага.
— Врага? — Юродивый насторожился сильнее прежнего. — У меня нет врагов! Мои враги — враги Господина моего. — Лицо его исказила недобрая усмешка. — Видишь свет? — Он показал рукой на пространство за башней. Куперен не увидел там ничего, кроме снежного поля, перерезанного санной колеей. Маркевич сделал шаг вперед… — То божья десница. Ступай за мной! Всяк, идущий мне вослед, примет причастие Отца моего.
Придурь Маркевича начала раздражать полковника:
— Позвольте сказать вам, Филипп Степанович, что я прибыл сюда не за тем… то есть в иное время, но не сейчас… С минуты на минуту здесь могут появиться посторонние. Я хотел бы предупредить вас о намерениях губернатора Хмельницкого — они могут ввести в искушение многих.
Юродивый остановился, сжал в руках висевшее на груди — распятие и беззвучно зашептал что-то синеватыми губами.
— Господин Маркевич, едемте ко мне в нумер! Извозчик ждет…
В мрачной комнатенке захудалой гостиницы Куперен угостил Маркевича чаем. Обхватив чашку руками, юродивый сосредоточенно наблюдал, как чаинки медленно оседают на дно…
— Видите ли, господин Маркевич, я тут не случайно. Правда, всего на одну ночь — проездом. Иначе бы не сидел в этих убогих нумерах. А ведь я знавал когда-то вашего батюшку! Мельком, но приходилось встречаться с ним в Семлеве… Крепкий был человек, как все сельские священники в России.
Юродивый поставил блюдце с чаем на ладонь правой руки и стал дуть на него…
— Беда будет! — вдруг сказал Маркевич таким голосом, что полковник вздрогнул от неожиданности. И все же он почувствовал по тону юродивого, что тот приглашает его к разговору.
— Именно, Филипп Степанович! И я думаю так же. Ведомо ли вам, что Хмельницкий затеял нынче в Семлеве розыски Бонапартовых сокровищ?
— Сие господу не противно, — с деланным безразличием ответил Маркевич.
— Ну уж нет! — заиростестовал Куперен. — А знаете ли вы, сударь, что Хмельницкий собирается поднять со дна озера крест, стоявший некогда на колокольне Ивана Великого?
Юродивый поднял глаза на собеседника:
— Тебе что за корысть в его грехах? — Лицо Маркевича напряглось, нос его заострился. — Сей крест — кара нам! — Он вперил в Куперена проницательный и одновременно безумный взгляд. — Грех огромный лежит на тех, кто впустил ворога в святой град!
— Вижу, Филипп Степанович, стесняетесь вы говорить со мной откровенно, а зря. Буду краток, потому что не имею времени и далее ходить вокруг да около. Ваши мысли о греховности тех, кто пустил французов в Москву, мне понятны, но все же вернемся к нашему предмету… Хмельницкий ищет в болоте то, чего там никогда не было!
Маркевич запустил пятерню в бороду и поджал губы.
«Ага, проняло-таки!» — подумал Куперен и продолжал:
— Считайте, Филипп Степанович, залогом правды мою откровенность. Случай помог мне узнать, за что вы невзлюбили Хмельницкого… Плотоугодие и женолюбие не самые страшные грехи губернатора. Гораздо важнее его потворствование расколу, чему вы как истый верующий сопротивлялись всеми возможными средствами. Ведь Хмельницкий не единожды сажал вас за публичное охаивание его в кутузку. Поверьте, наконец, я также хочу доставить губернатору неприятности. Не будем выяснять причины того. Креста в болоте нет, а посему Хмельницкий тратит впустую казенные деньги. Вы знаете его характер: он не отступит. Вот случай, Филипп Степанович, оправдаться вашему пророчеству: «Мне отмщение, и аз воздам».