— Пойдем куда-нибудь, — сказала жена.
Они открыли дверь своей комнаты и очутились в большом зале деревенского кабачка, дверь которого выходила на дорогу. На пороге стояли двое плохо одетых мужчин. Вид их не внушал доверия. Глаза были затуманены джином, показалось даже, что они поджидают кого-то.
— Выход запрещен!
Восклицание, сделанное грубым тоном, относилось к господину Титбюри.
— Как?! Нельзя выйти?
— Нельзя… не заплатив.
— Не заплатив?!
Из всех слов английского языка только что произнесенное звучало особенно неприятно для мистера Титбюри.
— Заплатить?! — повторил он. — Чтобы выйти? Вы шутите!…
Миссис Титбюри, охваченная в первую минуту невольным страхом, иначе взглянула на положение и спросила:
— Сколько?
— Три тысячи долларов!
Этот голос… Она его узнала… Голос Роберта Инглиса, внезапно выросшего на пороге гостиницы. Но господин Титбюри, менее проницательный, чем его жена, все еще хотел обратить дело в шутку.
— Э, — воскликнул он, — а вот и наш друг!
— Собственной персоной, — ответил тот.
— И все в таком же хорошем настроении?
— Все в таком же.
— Не правда ли, очень забавно требование этих джентльменов?
— Что поделать, милейший мистер Титбюри, — ответил мистер Инглис, — такова цена одной ночи в «Чип-отеле».
— Вы это серьезно? — Миссис Титбюри побледнела.
— Очень серьезно.
Супруг в порыве гнева попытался проскочить в дверь. Две сильные руки тяжело опустились на его плечи и приковали к месту.
Роберт Инглис далеко не редкий экземпляр в таких отдаленных местностях. Уже не один путешественник был обобран сорок третьим ребенком мормонской семьи. Мистер Титбюри это понял, но слишком поздно.
— Послушайте, — сказал он, — я требую, чтобы вы нас немедленно отсюда выпустили! У меня в городе дела…
— Не ранее второго июня, когда придет телеграмма, а возможно, значительно позже. Все зависит от вас, мистер Титбюри.
— Негодяй!
— Я говорю с вами вежливо, — заметил мистер Инглис, — будьте добры говорить так же и со мною, мистер Голубой Флаг!
— Но эти деньги… это все, что я имею.
— Такому богачу, как Герман Титбюри, легко выписать из Чикаго столько, сколько ему понадобится… Заметьте, дорогой гость, что эти три тысячи вы имеете сейчас при себе и что я легко мог бы вынуть их из вашего кармана. Но, клянусь Ионафаном [140], мы не воры. Таковы цены «Чип-отеля», и вам придется подчиниться.
— Никогда!
— Как угодно.
Дверь снова заперли, и супруги оказались заключенными в низкой комнате гостиницы. Какие проклятия посылали они всему этому путешествию! После штрафа, уплаченного в Кале, грабеж в Грейт-Солт-Лейк-Сити!
— Нашими бедами мы обязаны негодяю Реалю! — вскричал мистер Титбюри. — Но что же нам теперь делать?
— Пожертвовать тремя тысячами долларов, — сказала миссис Титбюри.
— Никогда!…
Мистер Титбюри еще надеялся, что кто-нибудь придет им на помощь… Например, покажется на дороге отряд полиции или, по крайней мере, прохожие, которых он подзовет к окну… Тщетная надежда! Через несколько минут в комнату вошли двое и бесцеремонно вытолкали узников в другую комнату с окном во внутренний двор. Свирепого вида хозяин гостиницы принес им какую-то еду.
Двадцать четыре часа… сорок восемь часов прошли в таких условиях! Трудно описать, какое бешенство овладело заключенными! К тому же мистер Инглис больше не появлялся, держась теперь в стороне и, очевидно, подчеркивая тем самым, что не оказывает на узников никакого давления.
Наконец на всех календарях Америки появились слова «первое июня». На другой день около полудня третий партнер обязан был прийти на телеграф Грейт-Солт-Лейк-Сити. Если его присутствие там не зарегистрируют, он потеряет все права на дальнейшее участие в партии. И потерял бы, если бы не миссис Титбюри…
Ровно в половине восьмого в дверях появился мистер Инглис, как нельзя более вежливый и любезный.
— Завтра — торжественный день, — сказал он, — и было бы хорошо, если бы сегодня вечером вы перебрались в Грейт-Солт-Лейк-Сити.
— Кто же этому мешает, как не вы? — воскликнул мистер Титбюри, задыхаясь от злобы.
— Я? — переспросил элегантнейший мистер Инглис. — Да ведь для этого достаточно, чтобы вы заплатили по счету.
— Вот, — вдруг выступила вперед миссис Титбюри, протягивая ему пачку кредитных билетов, которые накануне муж передал ей со смертельной мукой в душе.
Было уже совсем темно, когда двух бессменных членов академии сквалыг выпустили на свободу. Не переставая трястись от страха и злости, вздрагивая от каждого шороха и спотыкаясь, они к ночи добрались до города.
На следующее утро мистер Титбюри явился в контору шерифа [141]с требованием разыскать Роберта Инглиса. Судья выслушал жалобу с большим участием. К несчастью, мистер Титбюри мог дать только очень неясные указания, касающиеся загородного кабачка. Его привели туда вечером, и он покинул его тоже вечером. Оказалось, шериф никогда не слышал о «Чип-отеле», а реки Крессент-Ривер в этой местности вообще не существовало.
— Не сомневаюсь, — заявил представитель власти, — что это дело рук. знаменитого Билла Аррола. Знакомая манера.
— И вы его до сих пор не арестовали? — с негодованием воскликнул господин Титбюри.
— Нет еще, — ответил шериф, — мы сейчас ведем за ним усиленное наблюдение… Когда-нибудь он все равно нам попадется…
— Слишком поздно для меня!
— Да… но для него вовремя, и он будет посажен на электрическое кресло… если только его не повесят.
— Но мои деньги, мистер, мои деньги?
— Что поделать!… Прежде нужно задержать проклятого Билла Аррола, а это не так-то просто! Обещаю, мистер Титбюри, прислать вам кончик веревки, когда его повесят, ну, а с таким талисманом вы будете иметь все шансы выиграть партию! [142]
Глава IV
ЗЕЛЕНЫЙ ФЛАГ
Зеленый флаг принадлежал Гарри Кембэлу (как известно, этот цвет занимает четвертое место в солнечном спектре). Им обозначался путь следования четвертого партнера и прибытия в те или другие города штата. Главный репортер газеты «Трибюн» был доволен: зеленый цвет считается цветом надежды!
Первый удар игральных костей отправил его в штат Нью-Мексико, второй — десятью очками — в Южную Каролину, на границу федеральной территории, в крупнейший город штата Чарлстон. Он прекрасно знал, что ставка на него доходила до одного против девяти, ставка, о которой ни один из его конкурентов и мечтать не мог, что повсюду его называли любимцем фортуны.
Гарри Кембэл выехал из Санта-Фе двадцать первого мая, чтобы прибыть в назначенное место четвертого июня. Но уже подъезжая к Денверу, столице Колорадо, забыл о предостережении почтенного мэра из Буффало. «Я перенесся сюда, в одну из самых красивых провинций республики, — говорил он себе. — Цепь Скалистых гор на западе, равнины на востоке. Земля, богатая свинцом, серебром и золотом, под которой текут целые реки нефти… Область, куда устремляются и эмигранты — за ее богатствами, и бездельники — на курорты с целебными источниками. Лично я еще не был ни разу в этой сказочной стране. Могу я рассчитывать, что случай меня снова сюда когда-нибудь направит? С другой стороны, по дороге до Южной Каролины, я буду проезжать места, в которых уже бывал… Не разумнее ли остаться в Колорадо на все время, что имеется в моем распоряжении. Явлюсь в Чарлстон четвертого июня ровно в полдень, мои сторонники не смогут меня ни в чем упрекнуть…»