Проснувшись, Беннет прежде всего включил фонотелефот, чтобы связаться по проводам с принадлежащим ему особняком на Елисейских полях.
Телефон, дополненный телефотом, — еще одно завоевание нашего века! Если передача голоса посредством электрического тока существует уже давно, то передача изображения — открытие самого последнего времени.[267] Ценное изобретение, за которое Фрэнсис Беннет, лицезрея жену в зеркале фонотелефота, благословлял ученого.
Сладостное видение! Несколько утомленная после вчерашнего бала или театра, миссис Беннет еще в постели. Хотя там, в Париже, уже около полудня, она спит, зарывшись прелестным личиком в кружева подушек.
Но вот Эдит шевельнулась… дрогнули губы… Ей, верно, что-нибудь снится?.. О да… С уст срывается имя: «Фрэнсис… Дорогой мой Фрэнсис!..»
Его имя, произнесенное столь нежным голосом, сразу изменило к лучшему настроение Беннета. Не желая будить жену, он быстро соскакивает с постели и проходит в механизированную туалетную комнату.
Через две минуты, хоть он и не прибегал к помощи камердинера, машина уже перенесла его, умытого, причесанного, обутого, одетого и застегнутого на все пуговицы, к дверям кабинета. Сейчас начнется ежедневный обход.
Прежде всего директор направляется в зал, где трудятся авторы романов-фельетонов.[268]
Огромный холл увенчан широким просвечивающим куполом. В углу — различные телефонные аппараты, по которым сто литераторов, состоящих на службе в «Ирт геральд», читают взбудораженной от нетерпения публике сто глав из ста романов.
Подойдя к одному из них, который собрался было воспользоваться пятиминутной передышкой, Фрэнсис Беннет сказал:
— Очень хорошо, дорогой мой! Ваша последняя глава чрезвычайно удачна. Сцена, где молодая поселянка в разговоре с возлюбленным касается некоторых проблем трансцендентальной философии,[269] свидетельствует о вашей тончайшей наблюдательности. Никогда еще так удачно не изображались сельские нравы! Продолжайте, дорогой Арчибальд! Желаю успеха! У нас десять тысяч новых абонентов со вчерашнего дня, и все благодаря вам!
— Мистер Джон Ласт, — обратился магнат к другому сотруднику, — вами я доволен менее. Ваш роман… как бы это сказать… В нем не чувствуется подлинных переживаний. И с развязкой чересчур спешите. Нужно обнажать основы. Не пером следует писать в наше время, но скальпелем. Каждое действие в реальной жизни — это результат как мимолетных, так и давно выношенных мыслей. Их-то и нужно тщательно перебрать, чтобы создать живой образ. Не так уж сложно, если имеешь возможность прибегнуть к электрическому гипнозу, который раздваивает личность человека! Вдумайтесь в собственную жизнь, дорогой мой Джон Ласт. Следуйте по стопам вашего коллеги, которого я только что похвалил. Подвергните себя гипнозу… Как? Вы уже делали это?.. Значит, недостаточно, недостаточно…
Директор продолжает осмотр. Он входит в зал репортажа. Полторы тысячи репортеров, сидя перед полутора тысячами телефонных аппаратов, сообщают подписчикам новости, полученные за ночь со всех концов света. Организация бесподобного бюро репортажей описана уже не раз. Перед каждым репортером — несколько коммутаторов,[270] дающих возможность устанавливать связь с той или иной телефонной линией. Абоненты, таким образом, не только слышат, но видят репортаж. Когда же речь идет о «происшествиях», которые уже закончились, главнейшие эпизоды иллюстрируются выразительными фотографиями.
Фрэнсис Беннет окликнул одного из десяти репортеров по отделу астрономии. Этой службе предстояло значительно расшириться в связи с последними открытиями, сделанными в звездном мире.
— Ну как, Кэтч? Что получили?
— Фототелеграммы с Меркурия, Венеры и Марса, сэр.
— С Марса есть что-нибудь интересное?
— Как же! Революция в Центральной империи — победа реакционных либералов над республиканскими консерваторами.[271]
— То же, что и у нас… Ну, а с Юпитера?
— Пока ничего. Непонятна их сигнализация! Быть может, наша до них не доходит?
— Разберитесь, мистер Кэтч. Всю ответственность я возлагаю на вас, — резко ответил Фрэнсис Беннет и, недовольный, направился в бюро научного репортажа.
Тридцать ученых склонились над счетными машинами. Одни были поглощены уравнениями девяносто пятой степени, другие, словно забавляясь формулами алгебраической бесконечности и пространства в двадцати четырех измерениях, напоминали учеников начальной школы, решающих примеры на четыре правила арифметики.