— Вы правы, мистер Реаль, — ответила Лисси Вэг, — тебе придется подчиниться и ждать.
— Но, — продолжал молодой художник, — есть еще один удар, который мог бы быть очень плох для мисс Вэг.
— Какой именно?
— Если бы кости выбросили восемь очков, они этим послали бы ее снова в «тюрьму».
— Ну!.. Никогда!.. — вскричала Джовита Фолей.
— А между тем, — заметила, улыбаясь, молодая девушка, — это дало бы мне возможность освободить мистера Реаля.
— Говорю совершенно искренне, что я этого не желал бы, — сказал молодой человек.
— И я тоже, — объявила пылкая Джовита Фолей.
— В таком случае, мистер Реаль, — спросила Лисси Вэг, — какое же число очков вы пожелали бы мне?
— Двенадцать, так как это отослало бы вас в пятьдесят шестую клетку, штат Индиана, а не в самые отдаленные районы Дальнего Запада.
— Великолепно! — объявила Джовита Фолей. — Тогда при следующем тираже мы могли бы очутиться у цели?
— Да, если бы выбросили семь очков. Во всяком случае, — прибавил Макс Реаль, — вам нечего бояться пятьдесят восьмой клетки, так называемой Долины Смерти, в которую попал командор Уррикан, потому что для этого нужно получить четырнадцать очков, что невозможно. А теперь, мисс Вэг, примите вновь мои искренние пожелания, о которых я говорил вам в самом начале этой партии. Да поможет вам судьба одержать победу — это мое самое большое желание!
Лисси Вэг ответила только взглядом, в котором ясно выразилось испытываемое ею в этот момент волнение.
«Несомненно, — мысленно сказала себе Джовита Фолей, — он по-настоящему очень мил, этот мистер Реаль, талантливый художник, которого ждет блестящая будущность. И пусть мне не говорят о скромном положении Лисси Вэг — она очаровательна, очаровательна и еще раз очаровательна, и ее не сравнить с этими дочерьми миллионеров, которые ездят в Европу для того, чтобы сделаться титулованными, нимало не интересуясь узнать, есть ли у этих князей княжества, у герцогов герцогства и не разорены ли все эти маркизы и графы».
Так рассуждала эта справедливая, хотя и легкомысленная особа, и, считая, что не надо слишком осложнять создавшегося положения вещей, она заговорила об отъезде.
Естественно, Макс Реаль, с своей стороны, настаивал на том, чтобы их пребывание в Сент-Луисе не закончилось так поспешно. Подруги могли оставаться тут до 18 июня, а на следующий день было только еще 13-е. Лисси Вэг, возможно, тоже казалось, что уезжать было еще немного рано… Но она этого не сказала и не спорила с Джовитой Фолей.
Макс Реаль не старался скрыть огорчения, которое причиняла ему эта разлука, но он чувствовал, что больше он не должен настаивать, и в этот же вечер проводил обеих молодых девушек на вокзал. Там он еще раз повторил:
— Вас будут сопровождать мои самые искренние пожелания, мисс Вэг.
— Спасибо… спасибо… — ответила молодая девушка, протягивая ему руку.
— А я? — спросила Джовита Фолей? — Для меня у вас не находится ни одного доброго слова?
— Есть такие слова, мисс Фолей, — ответил Макс Реаль. — У вас прекраснейшее сердце!.. Смотрите же хорошенько за вашей подругой в ожидании нашего возвращения в Чикаго.
Поезд тронулся, молодой человек остался на перроне вокзала и стоял там до тех пор, пока последние вагоны не исчезли в окружавшей их ночной темноте.
В этом уже нельзя было больше сомневаться — он любил, он любил кроткую, очаровательную Лисси Вэг, которую его мать, без сомнения, также полюбит, как только с ней познакомится. Никакие другие мысли — о том, что он проигрывал партию, что он принужден оставаться заключенным в этом городе, надеясь (очень проблематическая надежда!), что кто-то его скоро оттуда освободит, — его не тревожили.
Он вернулся в свой отель очень грустный, чувствуя себя таким одиноким! К тому же и он тоже из-за вынужденного затворничества был теперь всеми оставлен; у него не было больше сторонников; ставка на него во всех агентствах падала, как стрелка барометра, когда дует юго-западный ветер, несмотря на то, что он выполнил требуемое условие и уплатил тройной штраф.
Томми, с своей стороны, был в полном отчаянии. Его хозяин не надеялся получить миллионы матча Гиппербона и не сможет его купить, чтобы привести его в жестокое, но в то же время самое желанное, с его точки зрения, рабство!
Безусловно не правы те, кто не желает считаться со случаем. Если этому последнему и несвойственны, как справедливо было замечено, привычки, зато ему свойственны капризы, и это последнее наблюдение оправдалось утром 14 июня.
С девяти часов целая толпа держателей пари осаждала телеграфное бюро в Сент-Луисе, чтобы как можно скорее получить сведения о числе очков, выпавших в этот день на долю второго партнера.
Результат этого тиража был напечатан во всех дополнительных выпусках утренних газет и гласил следующее: «Пять, из трех и двух, Том Крабб». А так как Том Крабб, находившийся в Пенсильвании, занимал сорок седьмую клетку, то эти пять очков отсылали его в пятьдесят вторую клетку, штат Миссури, город Сент-Луис, «тюрьма».
Можно судить о том впечатлении, которое произвел на всех этот неожиданный удар костей! Место Макса Реаля, только что заместившего Лисси Вэг, должен был немедленно занять Том Крабб, а Максу Реалю надлежало отправиться на его место, в Пенсильванию. В результате — страшное смятение во всех агентствах и стремительный наплыв репортеров и маклеров в отель, где остановился молодой художник. Это известие повысило в несколько раз ставку на него и вернуло к нему его бывших сторонников, спешивших ввиду этой совершенно исключительной удачи провозгласить его вновь любимцем матча.
Но каково же должно было быть негодование Джона Мильнера, для которого все складывалось так скверно! Том Крабб, заключенный в Сент-Луисе, — и это после уплаты тройного штрафа! Несомненно, что касса Гиппербона все наполнялась и долларов поступало в нее все больше и больше в пользу того, кто окажется вторым у цели.
Что касается Макса Реаля, то ему надлежало прибыть из Сент-Луиса в Ричмонд между 14 и 20 июня. В силу этого он не спешил с отъездом. А почему? Потому, что ему хотелось узнать результат тиража 28-го для Лисси Вэг. Может быть, молодая девушка будет отослана в один из соседних штатов, а ему так хотелось бы там остановиться на несколько дней.
Глава XII. СЕНСАЦИОННОЕ ИЗВЕСТИЕ ДЛЯ «ОТДЕЛА ПРОИСШЕСТВИЙ» ТРИБУНЫ
Как все, вероятно, помнят, Гарри Кембэл предстал в телеграфном бюро Олимпии в ту самую минуту, когда готовился прозвонить двенадцатый, последний удар часов в полдень 18 июня. Таким образом, в назначенный срок он был на своем посту, до последней степени усталый, разбитый и морально и физически. Это не должно удивить тех, кто был осведомлен об исключительном достижении двух профессиональных велосипедистов, Билла Стэнтона и Роберта Флока.
Почти без чувств упав на скамейку в помещении телеграфного бюро, он все же смог ответить: «Здесь!», когда телеграфный чиновник объявил: «Телеграмма для Гарри Кембэла».
Спустя несколько минут, придя в себя после солидной порции смеси виски и джина, он познакомился с содержанием телеграммы. Она гласила:
Чикаго, 8 час. 13 мин. Кембэл, Олимпия, Вашингтон.
Девять, из пяти и четырех. Южная Дакота, Янктон.
Торнброк.
Таким образом, тираж 18 июня был совершен в этот именно день, хотя он мог бы состояться на сорок восемь часов раньше, поскольку касался Германа Титбюри, а он был еще в Новом Орлеане, где должен был оставаться в течение срока, указанного завещателем. Супруги Титбюри думали только о том, как бы заглушить в себе боль своего печального положения, боль от уплаты двухсот долларов за каждый день пребывания в Эксельсиор-Отеле. Как нотариус Торнброк, так и члены Клуба Чаков нашли вполне логичным не менять сроков тиражей, чтобы не урезывать дней на переезды партнеров, что вполне согласовалось и с намерениями Вильяма Гиппербона.