Кокда мы узинали вместе с папой, я ласказал ему пла то, сто Миска Зотоф назвал миня клоуном. Папа ницево не сказал, а мама стала пласить ево, стобы мы уехали отсюда куда-нибуть на длугую улицу или дазе в длугой голад. Но я сказал, сто я не хацу никуда уезать, патамуста у меня здесь много длугих знакомых лебятисек, с котолыми я люблю вместе иглать. И папа пообессял мне, сто мы никуда не уедим. Вот… А мама стала клицать на папу, сто он бесхалактелный и сто иво в зизни фсё устлаивает.
А исё ана сказала, сто он и в плослый лас вел сибя как дулак и ницево не сделал для лебёнка.
Токда я спласил, в какой плослый лас и сто папа долзен был для миня сделать, но мама миня выгнала ис кухни, и ани стали с папой выяснять относения. Я не люблю, кокда мама с папой выясняют относения, патамуста они токда сильна клицат.
Кокда я выласту бальсой, и у миня будет зена, я никакда не буду выяснять с ней относения.
Завтла надо будет сказать маме Лене, стобы она… стобы она… эта… забыл, сто я хател сказать. Луцце я буду спать…".
"Запись номер восемь от двадцать третьего июня две тысячи двадцать четвертого года, пятнадцать часов четырнадцать минут.
– Наконец-то я насол сваю гаваляссюю иглуску! Я ее с утла сиводня искал, а она плосто упала за диван. А патом я пасматлел за диван, а она там лезит. Вот… Токо я цуть не застлял, пака иё вытаскивал, патаму сто за диваном оцень тесно. А мама усла в магазин. Она думала, сто я сплю, а я не спал. Патамуста я не люблю спать днём. Но мама все лавно миня заставляет спать после абеда. Скалей бы выласти бальсым, стобы мозно было не спать днем! Вот халасо взлослым! Они могут весь день гулять, иглать и эта … выяснять относения. Вот…
А исё я кокда искал сваю гаваляссюю иглуску, я нецаяна отклыл скаф в комнате у мамы с папой. Он был заклыт на клюц, но я сильно дёлнул двелцу, и замок сламался. Я думал, сто там мама пляцет каки-нибуть интелесные стуцки. Но там ницево интелесного не была. Токо сталые батинки, станы, лубаски и исё много всякай одезды для дитей. А патом я стал мелить адни батинки, а они были для меня слиском бальсыми. Но на маму и на папу они не полезут, патамуста эта батинки для детей. И лубаски тозе. И станы.
И токда я дагадался, пацему мне летко пакупают новую одезду и батинки. Мама плосто билёт их в этом скафу. Навелно, эти весси насили мои мама и папа, кокда были маленькими… Ой, кто-то отклывает двель!..
– Ах ты, негодник такой! Ты почему не спишь, а? И почему это вся квартира перевернута вверх дном?!.. Ну, я тебе сейчас покажу!"
"Запись номер двадцать три от третьего июля две тысячи двадцать четвертого года, двадцать часов десять минут.
– Сиводня мы опять хадили к дяде влацу. Сиводня дядя влац узе не клицал на маму. Дядя влац токо сказал, сто опять ницево не полуцаетця. И токда моя мама стала плакать. И исё она миня взяла на луцки и стала целавать как токда, кокда я был сафсем маленьким. И патом, кокда мы сли дамой, она всё влемя плакала и плизимала миня к сибе. А я ее спласил: мамацка, пацему ты плацесь? Дядя влац тебя абидел, да? Но она токо кацала галавой и ницево не гавалила.
Вот…
А исё кокда мы узе плисли дамой, мама сказала, сто мы больсе не пайдём к дяде влацу. Я сплясил – пацему, и мама сказала, сто никакие влаци нам больсе не нузны. Я заклицал "Уля!" и стал обнимать маму и целавать, патамуста мне тозе надаела хадить каздый день к вляцу, токо мама пацему-то опять заплакала…
А кокда дамой плисол папа, мама ему тозе сказала пла влаца, а кокда папа спласил, пацему нам не надо больсе хадить к влацу, мама сказала, сто патом она ему фсё абъяснит. Папа слазу пелестал кусать и стал сматлеть на меня и сматлел долга-долга, а после узина они с мамой усли в сваю комнату и о цём-то долга лазгаваливали, и я слысал, сто мама опять плацет, а папа ее успакаивает. Я хател зайти к ним в комнату, но они меня туда не пустили. А патом я услысал челес двель, как папа гавалит: "Мозет, не надо была всё это затевать? Сансов оцень мала". И токда мама стала вдлук клицать на нево, а я гломко заплакал, стобы они пелестали солиться и высли ис комнаты…
Вот…
А патом мы с папой весь вецел иглали в лазные иглы. И в лато, и в масинки, и в загатки… И я был оцень лат, сто папа со мной иглает, патаму сто в длугие дни у нево не бывает влемени, стобы со мной иглать. А аднаму мне иглать не интелесно…
Вот…"
"Запись номер сорок два от двадцать седьмого июля две тысячи двадцать четвертого года, двенадцать часов тридцать семь минут.
– Сиводня, кокда мы с мамой пасли гулять па магазинам, то встлетили тётю Лаю. Эта наса сасетка. Я иё не люблю, патамуста она всекда плистаёт ка мне с лазными глупыми ваплосами. Особена кокда я адин. Но сицас я был с мамой, и тётя Лая задавала всякие ваплосы маме. А патом она сказаля, сто я оцень бледненький и сто зля мама надееця, сто мозно абмануть плилоду. Токда мама ласселдилась и стала клицать, сто это не иё сабацье деля и сто луцце пусть тетя Лая следит за сваими косками. Но тетя Лая не обиделась. Она токо погладила меня по галофке и дала мне сакаладную канфетку. И исё она сказала, сто я бедный лебёнок…