Цирк с малолетства дарил мне радость, цирк заражал этим неописуемым ощущением, что зовется кураж, и когда пришло мое время позволил отважиться на пилотаж в непосредственной близости от земли. Не сочтите за нескромность, согласитесь — дразнить матушку Землю, пилотируя с таким расчетом, что аэродромная трава склоняется в спутной струе твоей машины, и класть голову в тигриную пасть — явления, если и не родственные, то весьма близкие по нервному напряжению, по волевым усилиям, по чистому ощущению победы над собой — смог и еще смогу!
И вот проснувшись, я подумал о цирке. Давно не был. Хочу в цирк. Не странно ли — стоило клочку бумаги — цирковому билету в шестой ряд партера, попасть в карман и помимо воли в моей старой голове пошел отсчет времени: до начала представления осталось восемь часов… семь часов… пять с половиной… четыре часа. За три часа я начал собираться «на выход». Глупо? Смешно? Не знаю…
У входных ступеней первое, что я увидел, была белая лошадь под седлом, потом обнаружил и черную лошадь, тоже под седлом, и еще — пони. Не сразу понял — это цирк зарабатывает себе на пропитание. Гони денежку, возносись в седло, хочешь, фотографируйся в таком авантажном виде, а можешь просто покрасоваться на коне. Позже, уже внутри цирка, открылась возможность запечатлеться на фоне слона, сделать в антракте круг по арене на тех самых лошадях, что встречали у цирка; а в фойе шла оживленная торговля всяческой мишурой, какими-то электрифицированными сердечками, звездочками, змейками… Правда, никто не кричал зазывно: «А ну налетай, торопись, хватай, пока не подорожало…» Но все равно дух убогого торжища, проникший в праздничность цирка, казалось, нашептывал: «Пожалей нас, трудно живем… Звери впроголодь работать не могут… Да и людям — тяжко».
Увидев все это, я душевно дрогнул — а надо было идти? Того ли ожидал от встречи с цирком? Но оглушительно грянул оркестр, преувеличенно громко ударил по ушам — жив, мол, курилка! Есть еще порох в пороховницах! И вынеслись на манеж верные кони. Лихие вольтижеры, может быть, наследники самого волшебного Труции, смыли налет печали, хотя что-то еще мешало радостно дышать на полную грудь. В моем цирке зрителя никогда не дразнили сверхобнаженностью женского тела, а сегодня цирк хоть и обходится без стриптиза, вполне намеренно не так одевает своих актрис, что они кажутся голыми… и музыка в моем цирке была громкой, бравурной, но никогда не звучала исступленно.
А представление шло своей чередой. Были номера более и менее удачные, бездарные клоуны не смогли испортить впечатление от дрессированных медведей, казалось, таких ласковых, работавших на манеже не просто здорово, а с удовольствием и задором. И конная группа на странной масти лошадках — белых в мелком черном крапе — показывала кураж высшей марки. До меня не сразу, но все-таки дошло: конечно, цирк нынче не тот, каким он был в годы моего детства, это естественно и закономерно: сегодня открыт сто семнадцатый сезон на обновленной арене, но в еще большей степени «не тот» я сам. Как это говорится: нельзя войти дважды в одну реку? До самого последнего времени я толком не ощущал мудрости этих слов. В цирке — ощутил. Жалею? Спрашивать так, по меньшей мере, не разумно. Знать, понимать, чувствовать, переживать надо стремиться, естественно, больше, ведь жизнь прекрасна своим многообразием, а иначе она превращается в жалкое существование.