— Но, — продолжал ангел-гигант, — даже Великим такое не всегда под силу. Казалось бы – самое малое. Например – предупредить о Неизбежном кого-то из сильных мира сего…
— Государя… — скорее самому себе сказал фон Штраубе.
— Вот, вы, вижу, понимаете… Или кое-что малозначительное на первый взгляд переиначить в исторических свидетельствах…
Тут уже не утерпел Бурмасов.
— Хлюст!.. — вырвалось у него.
— Конечно, руками людей, — подтвердил ангел. — Одни действовали по неведению, другие, как этот, о котором вы изволили сказать, — по жадности… Однако, вы, смотрю, господа, сами многое знаете… Или, там, произвести что-нибудь новомодное – к примеру, подправить котировки акций… Но все, клянусь вам, все старания Демиурга сразу же натыкались на противоборство! Страна ваша сама всеми силами противоборствовала тому, чтобы ее приостановили перед бездной. И бумага с предупреждением тут же летела в камин. А наши добровольные помощники вдруг сворачивали себе шею, как, например, тот же самый…
— …мерзавец Хлюст, — за него окончил Бурмасов. — Так что же, выходит – приговорили сами себя?
— Самомнение, молодой человек! — воскликнул белокрылый ангел. — Извечное ваше самомнение! Кто вы такие, чтобы вершить суд и выносить приговор? Отвергнуть помилование – это еще куда ни шло, это вполне даже привилегия приговоренного. Если он, конечно, решит этой привилегией воспользоваться, если он настолько не в своем уме…
— Но в нашем случае, конечно, не о безумии речь, — вмешался Чернокрылый.
— О, в данном случае – разумеется! — согласился маленький ангел. — В данном случае, как мы уже и говорили, такова, очевидно, ваша…
— Миссия, — печально завершил ангел-гигант.
— Да, миссия, — подтвердил Маленький, и под мраморными сводами повисла тишина, в которой слышалось только тяжелое дыхание Бурмасова и шелест ангельских крыл.
Наконец, после надолго установившейся тишины фон Штраубе сказал:
— Однако, мне кажется, миссия тем и отличается от кары, что она всегда добровольна.
— Без сомнения! — встрепенулся маленький ангел.
— Кто станет возражать? — проговорил Гигант. — Тех же, к примеру, взять мучеников…
— Или то же сошествие Богородицы в ад, — подсказал Маленький. — Как иначе, если не добровольно? А вы неужто впрямь полагали, что – какое-нибудь извержение, вроде Везувия, или, там, звезда рухнет?
— Но про эту звезду даже писали, — напомнил лейтенант.
— Ах, да чего у вас только не понапишут! — отмахнулся маленький ангел. — Вы, что ли, этого Мышлеевича не знаете?
— И не такое их брат напишет, — кивнул Чернокрылый. — Только заплати!
— Так что же, вовсе никакой звезды?
— Да будет, будет вам звезда! — пообещал Белокрылый. — Увидите еще – и не возрадуетесь. Только она, извольте понять, у каждого своя. Звезда Полынь ей имя. Знак, не более! А вы полагали – кара небесная? Нет-нет, все произойдет исключительно добровольно! Иначе бы – о какой миссии речь?
Бурмасов, все это время угрюмо молчавший, решился подать голос.
— И что ж, по-вашему, Русь-матушка, наподобие Богородицы, вот так вот добровольно в Преисподнюю и сойдет?
— А разве она уже не начала этот скорбный путь? — вопросом же ответил маленький ангел. — Вы прислушайтесь, прислушайтесь к самому воздуху вашего времени! К настроениям вашей черни, вашей знати, ваших мыслителей. Я уж не говорю о ваших поэтах – тех, что есть, и тех, что грядут. Все сами призывают эту, как вы изволили выразиться, Преисподнюю!
— Ну, так на то они поэты… — поморщился Василий. — Неужели из-за каких-то стишат…
— О! — перебил его Белокрылый. — Поэты как раз должны быть особенно осторожны!
— Как никто другой, — подтвердил гигант.
— Ибо они-то и видят порой то, что другим не дано, — продолжил Маленький. — Прислушайтесь – и услышите те самые трубы Господни, кои уже…
— О, да, уже!..
— Уже предвещают неизбежное!
Бурмасов задумался. Вид у него был такой, словно он впрямь вслушивается в неясный и страшный глас каких-то неведомых труб.
— И это уже окончательное сошествие? — тихо спросил фон Штраубе. — Не может быть никакого возврата?
Ангелы молча переглядывались.
— Во всяком случае, сошествие будет, — сказал наконец Маленький, — этого уже нельзя отменить. А вот что касается возврата… Никому не дано знать последнюю волю Незримого…
— Если вдруг – чья-то достойная искупительная жертва… — прибавил Чернокрылый.