— Но именно достойная! — подчеркнул Маленький. — Как это было всего дважды в истории! — Он пристально взглянул на фон Штраубе: – Я знаю, вы уже подобрались к некоей Тайне, поэтому, наверняка, догадываетесь, по крайней мере об одном из тех, кого я имею в виду.
Теперь Бурмасов смотрел на лейтенанта с некоторой мерцающей во взоре надеждой. Фон Штраубе снова увидел ту прорубь с черной водой. Он не знал, к чему это видение, но чувствовал, что оно сейчас каким-то образом неотрывно связано с нынешним разговором. И, словно ступая к этой проруби, проговорил:
— Что ж, я готов.
Ангелы, однако, переглянулись несколько недоуменно.
— Вы?.. — спросил гигант. — Но, право же…
— О, конечно, на вашу долю тоже выпадет… — скорбно сказал Маленький (а Большой в подтверждение скорбно кивнул). — Но в целом, боюсь, вы не до конца поняли весь смысл того, во что проникли.
— Так что же?! Мое происхождение – это выдумка?! Опять шутка кого-то из ваших Великих?
— Нет! Клянусь крыльями! — воскликнул Маленький.
— Как можно?! Как о подобном помыслить вы могли?! — воскликнул гигант.
— Происхождение ваше никаким сомнениям не подлежит, — продолжил Белокрылый. — Уже без малого сотня поколений ваших предков несет в себе эту кровь, кровь деспозинов. Но, увы, не каждому из них было дано… Зато дано иное – передавать истину…
— …Возможно, тайную, еще не осознанную вами…
— …И передавать ее. И – видеть. И – увы! — подчас ужасаться увиденному.
— Увы… — печально подтвердил Чернокрылый.
— Так кто же тогда?! — не выдержал фон Штраубе.
— А вы не поняли еще? — удивился гигант.
— Он еще не понял, — вздохнул Маленький. — Что ж, пусть это будет еще одна Тайна, которую мы на свой риск откроем вам. Поистине Великая Тайна!
— Кто?! — вскричал фон Штраубе.
— Ваш потомок, — спокойно сказал Чернокрылый.
— Один из ваших потомков, — почему-то печально подтвердил маленький ангел. — Нет, не сейчас. Но, боюсь, уже скоро. Даже по вашим меркам – увы, слишком скоро. — И добавил со вздохом: – Бедный малыш…
— Бедный малыш… — еще горче вздохнул ангел-гигант, и в наступившей тишине оба они медленно начали таять, пока не растворились вовсе.
Лишь где-то над головами еще некоторое время слышались затихающие хлопки ангельских крыл…
Глава 28
Последняя
Потому что не знаешь, что родит тот день
…"Бедный малыш…" – все еще звучало в ушах, когда они шли по темной морозной улице, быстро растрачивая запасенное ими в бане тепло и вдыхая гибельный воздух века.
Навстречу, скрипя снегом, по тротуару маршировал полувзвод, впереди с фонарем в руках вышагивал усатый фельдфебель. Через минуту свет фонаря коснулся лиц Бурмасова и фон Штраубе, и тут же донесся голос одного из солдат:
— Вон они, бёглые!
Сразу было подхвачено:
— Ни с места!
— Стой!
Послышался лязг взводимых затворов.
— Бежим! — Фон Штраубе схватил друга за рукав и попытался увлечь в соседний переулок, но Бурмасов стоял, недвижный, как скала.
— Что толку? — проговорил он. — Все одно…
— Бежим! Не догонят! — тащил его фон Штраубе.
— Кто не догонит? Судьба? — спокойно вопросил Василий, по-прежнему не шевелясь. — Она, брат, всегда догонит – что толку бегать? Все предначертано – и уже не вырваться из этого синема… Впрочем, как пожелаешь… — С этими словами он не спеша, вразвалочку двинулся к переулку.
— Мудищев!…твою! Куды прешь?!.. — Заорал фельдфебель. — Не подходить! — скомандовал он остальным солдатам. — У них же револьверы!..
После очередного "Стой!" громыхнул первый выстрел. Потом еще, еще! Затрещало, как на камнедробилке, засвистало.
— Ну вот, — в двух шагах от переулка, покачнувшись, сказал Бурмасов. — Я ж тебе говорил… Окончательная finita… Карла с топориком…
Вдруг он легок стал, как воздух, и неудержимо начал воспарять.
— Василий! — крикнул фон Штраубе, но тот, уже совсем невесомый, поднимался все выше и выше и начиная растворяться в черном небе, пока не растаял там окончательно. Лишь напоследок послышалось оттуда: "Прощай, Борька!.. До встречи!.." – и еще рвущие воздух там, в вышине, хлопки чьих-то невидимых крыл.
Солдаты топотали уже совсем рядом.
— Здесь они! В проулке! — неслось из-за угла.
— Мудищев…твою! Сбоку заходи!..
В этот самый миг кто-то потянул фон Штраубе в неосвещенный, чернее ночи подъезд.
— Бох’енька! — услышал он, и тонкая рука коснулась его щеки. — Мой добх’енький, любименький, миленький!.. Быст’хее! Сюда!