— Да, вы поняли меня верно, сеньор, именно это я и хотел сказать. Иначе нарушается принцип единоначалия.
— Значит, кто же, по-вашему, должен отдавать приказы нашим воинам?
— Разумеется, я, поскольку среди вас я — единственный, кто носит воинское звание, к тому же, смею заметить, довольно высокое.
— Я давно знаю, что это ваше заветное желание. Завтра нам предстоит серьезное сражение, и вы можете проявить себя при подготовке к нему. Но я прошу, сначала внимательно ознакомьтесь с этим вот документом.
Вынув из сумки небольшую металлическую капсулу, он достал оттуда свернутую трубкой бумагу, развернул ее и отдал капитану. Тот стал читать ее при свете костра.
— Ну, так кто же из нас здесь командует? — торжествующе спросил гамбусино, когда капитан поднял глаза от бумаги.
— Вы… Я должен подчиняться вам…
— То-то же! И не вы один, но и все, кто непосредственно подчиняется вам. Раз вы признали мои права, я позволю себе употребить свой авторитет на то, что на время отстраню вас от ваших обязанностей. Итак, вы сопровождаете нас и дальше, не проявляя никакой инициативы, и, как только я отдам новый приказ, вы должны подчиниться ему без каких бы то ни было возражений.
— Сеньор! — возмутился на этот раз капитан. — Кто дал вам право разговаривать со мной в таком тоне?
— Я не обязан в этом отчитываться перед вами. Вы должны подчиняться мне беспрекословно, и этим все сказано. Если вы не примете это условие, то за последствия я не отвечаю. Мы находимся на тропе войны.
— Отлично, сеньор! Я готов выполнять любое ваше распоряжение! — воскликнул капитан откровенно ерническим тоном, едва сдерживая свой гнев.
И, чтобы случаем не наговорить чего-нибудь лишнего, пошел прочь от костра. Немного походил в темноте взад-вперед, напряженно ища ответа на очень интересовавший его вопрос, — почему именно сегодня гамбусино так обнаглел, но так и не нашел его. Немного остыв, капитан решил вернуться к костру. Огонь уже был погашен. Несмотря на это, он все же разглядел, что гамбусино и эспады уже не было на прежнем месте. Тогда капитан улегся рядом со своим капралом и, заметив, что тот не спит, тихонько спросил его:
— Где этот наш новый «полковник», а может, уж не знаю, даже «генерал»?
— Они с Перильо пошли к болоту, чтобы там без посторонних свидетелей обсудить свои планы.
— Что тут происходило, пока я отсутствовал?
— Ничего особенного, кроме того, что гамбусино продемонстрировал свою безграничную власть над всеми нами.
— И убедил вас в этом?
— Да, убедил, он показал документ, дающий ему это право и подписанный вице-президентом Конфедерации. Мы обязаны подчиняться ему.
— Значит, я вам больше не командир, так, что ли?
— Сеньор капитан, я сказал только, что мы, солдаты, обязаны подчиняться этому приказу, а неподчинение может стоить любому из нас головы.
— Безумие! Кто бы мог представить, что наступят такие времена, когда командовать солдатами сможет всякий проходимец!
Он завернулся в пончо и попытался заснуть. Однако уязвленное самолюбие человека, привыкшего командовать, не давало ему успокоиться, он забыл, что сам был мятежником и, в общем-то, не имел никакого морального права злиться на своих подчиненных. Хотя, пожалуй, подобная мысль не пришла бы ему в голову никогда: он был чрезвычайно честолюбив, а с этим походом в Гран-Чако связывал определенные, небезосновательные надежды на быстрое продвижение по службе, и вот — на тебе, вместо нового чина и регалий — холодный душ унижения. Обида подтолкнула его к еще одной мысли: что, собственно, могли иметь против него эти два проходимца — гамбусино и Пелехо? А ведь они явно что-то скрывали. Надо попытаться разузнать как-то, где тут собака зарыта… Стоп, стоп! Лучше случая, чем эта ночь, все равно не придумаешь! Так… все спят, и капрал уже начал похрапывать. Капитан решительно откинул пончо и осторожно, практически бесшумно пополз в ту сторону, где, по его предположениям, должны были находиться оба его обидчика. Через несколько метров оглянулся, прислушался, присмотрелся к тому, что происходило в лагере. Ни звука… Прекрасно! Он пополз дальше, и вскоре уже был в камышах на берегу болота. Сначала он ничего, кроме шелеста сухих стеблей, не слышал, потом до него донесся разговор двух людей, но слов было не разобрать, они старались говорить негромко. Капитан подполз поближе к беседующим Пахаро и Перильо. Первое, что он расслышал уже отчетливо, были слова, сказанные гамбусино:
— Я совершенно не верю в это! Да, ремни были разорваны, но пусть мне покажут хоть полсотни таких разрывов, меня это все равно ни в чем не убедит, потому что я хорошо знаю: крокодил может в момент оторвать человеку ногу, но перегрызть узкие кожаные ремни — нет, конечно. У него просто челюсти не так устроены, чтобы это получилось, вот и все.
— А я не вижу в этом ничего особенного и не хочу ломать над этим голову, — ответил ему Перильо. — А не преувеличиваешь ли ты, Бенито? Ну кто в такой глуши мог их освободить? Сделать все это в какие-то считанные мгновения, да еще обставить все так, что, кроме вас, все в это поверили, мог только очень хладнокровный и хитроумный парень. Откуда ему взяться здесь?
— Да бродит сейчас в этих местах один такой ловкач…
— Ты имеешь в виду Отца-Ягуара?
— Разумеется, его, кого же еще?
— Но он же сейчас находится далеко отсюда, как сказал этот нахальный коротышка, слуга этого типа, который называет себя ученым.
— Если ты помнишь, я говорил тебе уже, что не верю в их смерть. Так почему я должен верить словам этого слуги? А тем более его хозяину. Если это и в самом деле полковник Глотино, у него хватит ума на то, чтобы попытаться провести нас, как оно, скорее всего, и произошло. А теперь попробуем исходить из того, что эти два обманщика навешали нам лапши на уши, тогда вполне возможно предположить, что они имели при этом определенную цель: скрыть, что Отец-Ягуар идет вовсе не по нашим следам, а впереди нас. И, следовательно, получается, что этот проклятый немчура в курсе всех наших планов.
— Черт возьми! Выходит, мы должны готовиться к защите, а не к нападению! Этот Отец-Ягуар наверняка уже предупредил всех камба или даже составил из них войско. Да и парни, что всегда при нем, — не промах, сам черт им не брат.
— Я согласен с тобой, на всякий случай, надо соблюдать максимальную осторожность. Если он действительно где-то рядом, то, значит, только выжидает случая, чтобы напасть.
— Однако мы нигде не видели его следов.
— Ошибаешься. Один точно видели.
— Какой? Почему я ничего не заметил? Он, наверное, был очень слабый, едва заметный?
— Да нет, такой ясный, что яснее и быть не может. Я имею в виду эти пустые, как будто вымершие деревни, через которые мы проезжали.
— И это ты называешь следом?
— А что это, по-твоему, если не след? Индейцы покинули свои дома не просто так. Но почему? Думаю, из страха перед нами. Как будто узнали, что мы придем, да что там, они были уверены, что придем, в этом не может быть сомнений. А теперь ответь мне: кто мог сообщить им о нашем приближении?
— Не представляю.
— Я убежден: это сделал все тот же Отец-Ягуар! Конечно, я не могу утверждать, что знаю это точно, но моя интуиция до сих пор никогда меня не обманывала.
— Признайся, Бенито, что это пришло тебе в голову только что, — со скептической миной на лице сказал эспада. — Почему же раньше ты ничего об этом не говорил?
— Дело в том, что подозрения-то на этот счет давно бродили в моей голове: как только я увидел наши опустошенные тайники, то сразу же подумал об Отце-Ягуаре, но нельзя было исключать и того, что это сделали индейцы, случайно наткнувшись на них. Но теперь, после этого необъяснимого исчезновения наших пленников — а я по-прежнему ни на йоту не верю в то, что их съели крокодилы, — участие Отца-Ягуара во всех этих делах лично у меня не вызывает никаких сомнений.
— Нет, я не представляю, как практически он мог это сделать. Ремни лассо ведь как висели, так и висят над крокодильими пастями.
— Ты просто недостаточно хорошо знаешь этого человека, он и не на такие фокусы способен. Недаром же индейцы Северной Америки дали ему такое звучное, на свой лад, имя. Во-первых, надо принять во внимание, что этой чести удостаивается далеко не всякий белый, а во-вторых, оно говорит само за себя: «Сверкающая Рука». Тут подразумевается его удивительная ловкость и умение стрелять без промаха, но и все другое, что требуется в бою или походе, этот парень делает не хуже. Да и прозвище «Отец-Ягуар» ничем «Сверкающей Руке» не уступает.