- Старая она очень... Время хорошо показывает, а вот голос пропал...
Я сказал Наде:
- Мне кажется, что Вихоть скрывает от меня что-то важное...
- Что именно?
- Ну как вам сказать? Я не могу поверить, что они всерьез ссорились изза сочинения о Швабрине и Гриневе, что-то было гораздо серьезнее...
Надя сказала:
- Конечно, не в этом дело. Просто один из эпизодов возникшей между ними неприязни. Точно так же, как Коростылева начинало трясти, когда он слышал, что Вихоть, преподаватель русского языка, говорит: "мальчуковое пальто", "пальтовая ткань", "бордовый цвет", но не в этом было дело...
- А в чем?
Надя подумала и медленно, будто подбирала правильные слова, сказала:
- Мне кажется, что Николай Иванович считал ее человеком не на своем месте, что ей нельзя заниматься воспитанием детей...
- И что, он не скрывал этого от Вихоть? - спросил я.
- Думаю, что в последнее время не скрывал. К сожалению, я не знаю подробностей, но на прошлой неделе разразился какой-то глухой скандал.
- Интересно, - насторожился я. - Скандал? Между кем?
- Коростылев мне не рассказывал об этом, но, как я слышала, он решил выставить двойку за год и не допустить к выпускным экзаменам Настю Салтыкову...
- И почему это могло быть причиной скандала с завучем?
- Вы понимаете, Станислав Павлович, я бы очень не хотела, чтобы у вас возникло ощущение, будто я пересказываю сплетни. Я просто хочу сказать вам все, что я знаю, а знаю я не так уж и много, во всяком случае, все, что могло бы вам помочь...
Я мягко прижал ладонью к столу ее подергивающуюся от нервного напряжения руку.
- Надя, поверьте мне, я ненавижу сплетни, но в таких драматических обстоятельствах тайный фон отношений между людьми порождает не сплетни, а версии. Скорее всего, эта Настя Салтыкова - любимица Вихоть? Так?
Надя досадливо кивнула:
- Да! Она всячески протежирует этой способной, но очень ленивой и дерзкой девочке - десятикласснице.
- А в чем причина такой любви Вихоть к этой девице?
- Да не к девице! Она подруга ее матери. Клавдия Салтыкова - человек влиятельный, директор Дома торговли. Дружат они с Вихоть много лет. И, конечно, Вихоть заинтересована, во - первых, в том, чтобы дочка ее подруги получила аттестат зрелости, а во - вторых, чтобы не был зафиксирован грубый брак в работе - это ведь неслыханное дело, чтобы десятиклассницу не выпустили на экзамены...
- А почему Коростылев так возражал против нее?
- Потому, что девочка совсем ничего не знает. Девочка совершенно не хочет учиться, она уверена, что ей место в жизни и так обеспечено. Я боюсь утверждать, я этого не знаю наверняка, но мне кажется, что у Коростылева были принципиальные возражения против того, чтобы выпускать с аттестатом зрелости Настю...
- А у матери Салтыковой были столкновения с Коростылевым?
- Я знаю, что когда-то давно она оскорбила Николая Ивановича, и он просто не разговаривал с ней. Я подробностей точно не знаю, но я и сейчас не уверена, имеет ли это отношение к случившейся печальной истории.
- Скажите, Надя, а вы знаете Салтыкову? что она за человек-то?
Надя задумалась, и по мелькнувшей по лицу тени я видел, что ей не хочется говорить об этом. Она сделала над собой усилие и сказала:
- Я затрудняюсь вам сказать, что-нибудь определенное. Я таких людей боюсь - то, что называется "бой - баба", она кого хочешь в бараний рог скрутит...
- А если не скрутит?
- Тогда обманет, задарит, заласкает! Не люблю таких. Она да Вихоть два сапога пара...
Я поставил чашку на блюдце и попросил разрешения позвонить по телефону.
- Да, конечно, пожалуйста...
Я набрал 07 и услышал чуть санный голос Ани Веретенниковой:
- Междугородная слушает...
- Добрый вечер, Анечка. Это Тихонов вас беспокоит...
- Да - да, я ждала вашего звонка. Вам звонили из Москвы. Я обещала, как только вы появитесь, сразу вас соединить.
- Спасибо, Анечка, окажите любезность.
Ее голос исчез из трубки, слышались какие-то шорохи, электрические толчки, затем раздался протяжный гудок, и в телефоне возник голос Коновалова:
- Дежурная часть Главного управления внутренних дел.
- Коновалов, Серега, это я - Тихонов.
- А, привет. Я тут хотел тебя поставить в курс дела. Я связался с Мамоновом. Дежурные послали опергруппу на почту, опросили всех, кого возможно. Они, как ты и предполагал, сделали вилку из тех, кто посылал телеграмму до и после той, что отправили в Рузаево. Люди более - менее одинаково описывают молодого человека: блондин, выше среднего роста, одет в серый летний костюм. Никаких конкретных сведений о нем нет.
- Ты не узнавал - они опрашивали местных жителей? Может быть, ктонибудь его знает?
- Конечно, узнавал. Никто его не опознает. Это микрорайон. Там все друг друга знают, и судя по тому, что ни телеграфисты, ни опрошенные клиенты его не могут назвать, - это явно чужой, приезжий, а может, проезжий. В Мамонове никто его раньше не видел...
Голос у Коновалова был огорченный и усталый.
- Серега, завтра передай по смене мою просьбу. У меня могут возникнуть новые вопросы, я буду звонить с утра...
- Хорошо, - сказал он. - До десяти я на месте, а меняет меня Петренко. Я проинформирую подробно и попрошу все возможное сделать.
- Обнимаю. Привет. Пока.
В телефоне, что-то щелкнуло, голос Коновалова пропал, и из мгновенной тишины возникла Аня:
- Поговорили?
- Да, Анечка, спасибо. К сожалению, ничего нужного мне не рассказали. Я, видимо, снова буду просить вас о помощи...
- Хорошо, я дежурю до утра. Если, что понадобится, вы звоните к моей сменщице, Гавриловой Рае, она все сделает, я предупрежу. Будьте здоровы...
Я положил трубку. Надя настороженно смотрела на меня, дожидаясь результатов разговора. Я покачал головой:
- Пока вестей никаких... Все откладывается до завтра. Надеюсь, мне удастся решить эту задачку.
Она спросила:
- Вы думаете о ней всегда?
- Да, всегда. Я буду думать о ней всегда. - Помолчал и добавил: Николай Иванович любил повторять, что ничего путного нельзя узнать без ньютоновского терпения думать об одном и том же...