Зацаренный сердито вскинулся:
- Но это неправильно! И вы знаете, что вам так вести себя не полагается. Вы не просто знакомый Коростылева, но и офицер милиции.
Я пожал плечами:
- Я вынужден так поступать, поскольку не нашел с вами общего языка, а разговоры мои не противоречат ни букве, ни смыслу закона.
- А вам не приходит в голову, что это смахивает на злоупотребление служебным положением? - осведомился официальным басом Зацаренный.
Меня пугал его раскатистый, нутряной голос, слова его удручающе впечатляли. Я откинулся на спинке стула, положил ногу на ногу и покачал головой:
- Ну-ну-ну! Не стращайте меня, пожалуйста, такими категорическими формулировками. Вам, как юристу, не надлежит путать понятия "использование должностного положения" и "злоупотребление" оным. Это вещи весьма разные.
- А мне кажется, что это софистические игры, - сказал Зацаренный. Смысл не меняется.
- Еще как меняется! Если бы я был не сыщиком, а химиком и в этой ситуации проанализировал состав клея с телеграммы - было бы это злоупотребление служебным положением научного сотрудника?
- Но вам никто ничего не поручал анализировать! - пер на меня грохочущим танком Зацаренный. - Вам никто не поручал расследовать это дело!
Я на него не сердился. По - своему мне даже стали интересны причины его такого служебного энтузиазма, но ссориться с ним я не хотел. И по возможности мирно сказал:
- Я еще раз повторяю вам: я не веду служебного расследования, а запретить мне интересоваться этой историей нельзя. Вспомните, как сказано в словаре Владимира Ивановича Даля: "Расследовать - значит исследовать, разыскать, разузнать хорошо, верно, разобрать следы зверя, распутать их и выследить его". Согласитесь, что, если я, не нарушая законных норм, интересуюсь обстоятельствами смерти моего друга, никто не может помешать мне в моем занятии...
- Ваш человеческий интерес к этой истории может быть неправильно понят и истолкован другими людьми, - быстро ответил Зацаренный. - Они могут быть недовольны бестактными вопросами, которые вы задаете как частное лицо...
- Ага! Вот это понятно. Я бы только хотел узнать - А кто же вам жалуется на меня? Кому мои вопросы кажутся бестактными? Кого они оскорбляют? И как их понимают? Не можете мне сказать?
Зацаренный уселся за стол, сухо кинул мне.
- Это не имеет никакого отношения к нашему спору о разнице между злоупотреблением и использованием вашего положения.
- Господи, да о каком злоупотреблении вы говорите? Если я использую, что - либо, то не свое положение, а использую свое профессиональное умение. Я профессионал в расследовании человеческих горестей. И не только у меня, у вас у всех случилось большое горе - умер хороший человек! И мне непонятно, что дурного вы находите в моих хождениях и разговорах с людьми? Какой вред от этого? Разве я подрываю ваш авторитет? Разве я о ком-нибудь сказал хоть одно дурное слово?
Глядя в сторону, Зацаренный обронил:
- Необязательно говорить о нас плохо, но уже сам факт... Не дело это! Сейчас люди грамотные пошли, все знают, что вы сыщик и, что вопросы вы задаете не частные, а сыщицкие, а следовательно, подменяете нас в повседневной деятельности.
- Ну и, что из этого-то? - спросил я
- Значит, вы автоматически подрываете веру населения в наши возможности. Вы хотите показать, что мы не способны решить наши задачи.
- Да не хочу я ничего показывать, - сказал я досадливо. - Не бездействуйте, тогда и разговоров не будет! Беда не в моих вопросах, а в том, что я не могу поколебать вашей убежденности в бесполезности моих действий.
В этот момент распахнулась дверь, и в кабинет вошел коренастый смуглый подполковник. И по тому, как вскочил Зацаренный, как упружисто-хозяйски шагал подполковник, я понял, что это вернулся из отъезда начальник управления. Я видел, что Зацаренный действительно рад, во всем его порыве навстречу начальнику был вздох огромного облегчения, нескрываемое удовольствие оттого, что всю эту неприятную и не очень понятную ситуацию со мной будет уже решать не он.
- Здравствуйте, Павел Лукьянович. Заждался вас! - выкрикнул он, как мальчишка.
- Здравствуй, Зацаренный, - поздоровался подполковник и тепло похлопал его по плечу. Потом повернулся ко мне, протянул мосластую широкую ладонь: Воробьев.
- Тихонов, - представился я, - старший оперуполномоченный МУРа.
Воробьев удивленно поднял брови:
- По службе, проездом или в гости?
- Да и то, и другое, и третье. Я, к сожалению, здесь по печальному поводу - приехал на похороны Николая Ивановича Коростылева.
- А! Знаю уже, - сказал Воробьев, - я ночью приехал, мне жена все рассказала. Ну, это, конечно из тех разговоров, что по городу ходят, а, что у вас здесь происходит? - повернулся он к заместителю.
Зацаренный поморгал своими выпуклыми голубыми глазами, и голос его стал на две октавы выше:
- Да вот, дебатируем этот вопрос с Тихоновым. Он ведь ученик и друг Коростылева и развел здесь работу - ну, прямо комиссар Мегрэ.
Воробьев посмотрел на него и спросил:
- А ты вроде бы недоволен этим?
- Да почему недоволен? - взвился Зацаренный. - Это дело само по себе достаточно туманное и бесперспективное...
Я счел необходимым вмешаться:
- Павел Лукьянович, я не хочу вас вовлекать в наш спор, а подготовил вам, как начальнику территориального органа внутренних дел, справку. Прочтите, пожалуйста, - достал из кармана пиджака сложенные листы и протянул Воробьеву.
Он уселся сбоку от командирского стола Зацаренного, закурил сигарету и углубился в чтение.
Зацаренный сильно нервничал, потому, что вынырнувшая из моего кармана стопка листов была для него совершенной неожиданностью. Воробьев, не отрывая глаз от листов, взял из стоящего на столе стакана красный карандаш и по ходу чтения стал отчеркивать какие-то строчки. Читал он быстро, перелистывал страницы, иногда возвращался назад и отмечал на полях вопросы, ставил галочки. Он читал тем особым профессиональным чтением, которым обладают опытные сыскные работники, умеющие лущить зерно интересного из всей описательной шелухи жизни. Я еще не докурил свою сигарету, когда Воробьев спросил: